— Ну-с, в некотором царстве, в некотором государстве жил-был Король.
Судари мои, что про Короля долго рассказывать? Он вам всем хорошо знаком, и привычки его известны — сказок вон сколько понаписано. Нормальный такой Король, среднестатистический. И занятия его обыкновенные — войны, интриги, заговоры… Самые королевские занятия.
Но человеческой жизни тоже хочется. Подумать только — править без отдыха и срока. От забот голова болит и нервная система портится.
И когда желалось Королю сбросить, так сказать, «шапку Мономаха», то бишь корону свою веницейскую, удалялся он в угловую башню древнего родового замка. И садился у высокого окна, оплетенного дикими розами и душистой жимолостью. И смотрел он вдаль — на лесок веселенький, на речку с лебедями, на поле зеленое, на маленький городок под черепичными крышами, что мирно дремал где-то аж у самого горизонта. И фантазии странные посещали Короля… то ли котенка пушистого погладить, то ли вот взять и сонет сочинить или там рондо. Тогда и вспоминал Король про Прекрасную Огородницу, которой, случалось, слал депеши белым голубем. Телефона в замке не было, а в лачужке Прекрасной Огородницы и подавно.
А Прекрасная Огородница жила-была тихо и скромно. За грядками ухаживала, зелень на рынок носила, в церковь ходила, а по вечерам вышивала и пела. Но глаза ее нет-нет да и обращались в сторону еле видимого отсюда шпиля башенки родового королевского замка. Ждала белого голубя Прекрасная Огородница…
Ждала-ждала, и уж совсем отчаялась, а тут птица с неба прямо в руки порх! «Гули-гули, Прекрасная Огородница, Король, государь наш, видеть тебя желает».
Старик-отец на голубка глянул и лицом посуровел:
— Опять, значит? Неуж пойдешь? Ох, девка, шла бы замуж!
Матушка голубка увидела и слезами залилась:
— Опять, доченька? Да и за что ж тебе судьбина горькая? Видать, планида твоя такая… Так ты уж, коли так, расскажи Королю-батюшке да упроси милостивца. Да гордыню-то свою умерь, в ноги бухнись!
А Прекрасная Огородница ни отца, ни матушку не слушает, умывает лицо белое ключевою водицею, надевает чулки новые полосатые, юбку нижнюю в кипенных кружевах, юбку верхнюю шерстяную красную, кофту снежную всю сплошь шелком шитую, корсаж черный бархатный на двенадцати серебряных застежках по шемизетке шнурованный, да бусы алые, да булавки жемчужные, да крахмальный чепец на кудри свои пышные. И корзинку собирает Прекрасная Огородница Королю подарки: кочан капусты да вязку лука, пучок порея да низку перцу, артишоки, спаржу, брокколи и… как это… язык сломаешь… топинамбур, во!
А в кармашке заветном за корсажем — ключик кованый, Королем подаренный, от дверцы потаенной.
Идет Прекрасная Огородница полем, чулки и башмаки, как из города вышла, в руке несет — чего зря трепать, в королевском парке и обуется.
Колосья плещутся, васильки взор ласкают, жаворонок в небе трепещет хорошо!
У реки перевозчика кликнула. Перевозчику лет двадцать, смугл, как черт, красив, как дьявол. Зубами белыми блестит, глазами синими светит: «Что за перевоз заплатишь, Прекрасная Огородница?»
А она ресниц не подымает: «Хочешь — денежку медную, хочешь — яблоко красное, хочешь — и мое спасибо». Перевозчик шляпу в лентах сорвал, к груди прижимает: «Не надо мне денежки медной, не надо мне яблока красного, за спасибо — спасибо, а поцелуй твой — выше всех наград!» Озорной перевозчик, веселый. Ну, молод еще.
Посмотрела на него Прекрасная Огородница, головой в крахмальном чепце покачала, усовестила парня. И повез ее перевозчик, да болтать не смел уж более, только вздыхал все.
В лесочке, под кусточком села Прекрасная Огородница сумерек подождать. Сами понимаете, средь бела дня во дворец-то сунуться, это ж дальше поварни и не пустят, а ежели с ключиком заветным да прямо к дверце потаенной повязать могут. Нет, непременно темноты дождаться надо.
Вот и звездочки над рекой зажглись, вот и закат совсем догорает, вот и стража на дворцовой стене протяжно кричит: «Слу-ушай!»
Обулась Прекрасная Огородница, неслышно подошла к парковой ограде, известную ей доску на одном гвозде в сторону отодвинула и — шмыг прямо к дверце дубовой, медью обитой, что в башенку угловую ведет.
Ключик в скважине без скрипа повернулся, дверца распахнулась. Побежала Прекрасная Огородница по винтовой лесенке наверх, сердечко уговаривая: не стучи так громко, не бейся, услышит еще кто, кому не надо.
Вот и покои светлые, коврами убранные, вот и Король-милостивец стоит, солнышко ясное, улыбается:
— Здравствуй, Прекрасная Огородница!
А она реверанс делает, низко-низко приседает:
— Будь и ты здоров вовек, отец наш, повелитель!
Подошел Король, ласково поднял Прекрасную Огородницу и в неизреченной милости своей руку поцеловать пожаловал.
У Прекрасной Огородницы слезы брызнули, дух захватило.
А Король повел ее чай пить. Стол у окна, скатерть серебряная, а на скатерти… и пересказать нельзя: и пирожное тебе, и мороженое, и чай с кофе, и конфеты зефир, и «Фанта» с «Пепси-колой»… (Вот интересно, почему это у Короля телефона не было, а «Фанта» нашлась? Но сказка есть сказка.)
Только Прекрасная Огородница как держать себя знает, на сласти и не смотрит: «Благодарствуй, милостивец, только от стола мы, а к бланманже непривычны. А тебе вот гостинчиком кланяюсь — кочаном капусты да вязкой лука, пучком порея да низкой перцу, артишоками, спаржей, брокколи и топинамбуром. Не побрезгуй, властитель, вели принять да сготовить…»
