Гаспар де ла Нюи, писатель-поденщик, с рассеянной нежностью провел замшей по бронзовой станине своей гигантской словомельницы. Взгляд его привычно скользнул по огромной, высотой с двухэтажный дом, панели электронной машины, по рядам сигнальных лампочек (все выключены) и приборных шкал (все стрелки на нуле). Затем он зевнул и потер шею.
Он скоротал ночное дежурство, подремывая, попивая кофе, дочитывая «Греховодников с астероида»и «Каждый сам себе философ». Более спокойной творческой смены нельзя было и пожелать.
Он бросил замшу в ящик своего видавшего виды стола и, критически поглядывая на себя в зеркальце, пригладил темные волнистые волосы, расположил пышными складками огромный черный шелковый галстук и тщательно застегнул обшитые тесьмой карманы черной бархатной куртки.
Затем он энергичной походкой направился к табельным часам и отметил время своего ухода с работы. Его сменщик опаздывал уже на целых двадцать секунд, но ему-то что за дело? Пусть голова болит у дисциплинарной комиссии.
В дверях огромного зала, где размещались словомельницы издательств «Рокет-Хаус»и «Протон-Пресс», Гаспар остановился, пропуская первую утреннюю группу восторженных экскурсантов. Их сопровождал Джо Вахтер, сутулый старикашка с вечно слезящимися от пьянства глазами, который почти не уступал писателям в искусстве спать при исполнении служебных обязанностей. Гаспар был доволен, что сегодня ему не придется выслушивать идиотские вопросы («Скажите, мистер писатель, откуда вы берете идеи для своих словомельниц?») и ловить на себе взгляды, исполненные нездорового любопытства (широкая публика свято верила, будто писатели порочны до мозга костей, что было несомненным преувеличением). Особенно приятно было ускользнуть от назойливой дотошности весьма неприятной пары, облаченной в ансамбль «отец с сыном на прогулке»— папаша явно принадлежал к суетливым всезнайкам, а на лице сынка застыло выражение плаксивой скуки. Только бы Джо хоть немного протрезвел, подумал Гаспар, и не дал мальчишке ковыряться в машине!
Однако появление экскурсантов обязывало, и Гаспар извлек из кармана огромную пенковую трубку янтарного цвета, откинул крышечку из серебряной филиграни и набил трубку табаком, который достал из расшитого золотом кисета тюленьей кожи. Проделывая все это, Гаспар чуть-чуть насупился. Только эта чудовищная трубка да еще предписанный контрактом дурацкий костюм и омрачали для пего прелести писательского ремесла. Увы, издатели требовали неукоснительного соблюдения всех пунктов контракта до единого с такой же настойчивостью, с какой они заставляли писателей отсиживать полную смену независимо от того, были включены их словомельницы или нет.
А впрочем, подумал Гаспар, улыбнувшись, не за горами время, когда он станет писателем-разрядником с правом носить джинсы и свитеры, коротко стричься и курить сигареты у всех на виду. Да и сейчас он, как писатель-поденщик, находился в гораздо лучшем положении, чем литераторы-подмастерья, которые вынуждены расхаживать в греческих туниках, римских тогах, монашеских рясах или в расшитых золотом кафтанах. А одного беднягу втравили в контракт, обязавший его наряжаться древним вавилонянином и повсюду таскать за собой три каменные плиты, деревянный молоток и зубило. Конечно, публика ждет от писателя создания достоверной атмосферы, но всему есть предел.
В общем, однако, писатели вели столь приятное и даже роскошное существование, что Гаспар не понимал, почему в последнее время такое множество разрядников и поденщиков взяло за обыкновение жаловаться на судьбу, поносить издателей и тешить себя иллюзией, будто каждый из них мог бы создать произведение неизмеримой глубины и силы, только бы ему дали такую возможность. Многие из них открыто ненавидели свои словомельницы, что, по мнению Гаспара, было пределом святотатства. Даже Элоиза Ибсен, подруга Гаспара, завела привычку уходить по ночам на какие-то тайные митинги протеста (о которых Гаспар даже слышать не хотел), вместо того чтобы мирно спать, ожидая его возвращения с ночной смены.
При мысли об Элоизе Гаспар вновь слегка насупился. Предписанные контрактом два часа в объятии даже с писательницей высшего разряда казались ему чересчур долгими, чтобы не сказать — утомительными. Вполне хватило бы и одного часа.
— Это писатель, сынок!
Ну, конечно, это «отец с сыном на прогулке»— папаша излишне громким шепотом отвечает на вопрос своего отпрыска. Гаспар сделал вид, будто не заметил, с каким праведным негодованием было произнесено название его профессии, и прошел мимо экскурсантов с порочной ухмылкой на лице. Что поделаешь! Контракт есть контракт, к тому же предстоящие два часа блаженства были все-таки компромиссом между одним часом, который предлагал он, и тремя часами, которых требовала Элоиза.
На Читательской улице (Нью-Анджелес, Калифорния), где располагались все англоязычные издательства Солнечной системы, Гаспар, к своему удивлению, совсем не увидел людей (неужто вся дневная смена проспала?). Зато повсюду толпились зловещего вида роботы — нескладные металлические существа семи футов в высоту с единственным, как у циклопа, видеоглазом во лбу и маленькими репродукторами вместо рта — для переговоров с людьми (между собой роботы предпочитали общаться без посредства звуков — напрямую принимая короткие радиоволны или просто соприкасаясь металлическими корпусами).
![Бельзенский экспресс [Экспресс «Берген-Бельзен»]](/storage/book-covers/94/9499b49dd725c53c45f5309a56fd3f6c537bac79.jpg)
