Автоматический пистолет[1]
Рассказ
Свой автоматический пистолет Инки Козакс никому не доверял, не давал даже трогать. Пистолет был вороненый и увесистый, и стоило раз нажать на спусковой крючок, как восемь пуль сорок пятого калибра вылетали из ствола чуть ли не друг на друге.
В технике Инки понимал, — по крайней мере, для пистолета хватало. Он то и дело разбирал его на части и собирал обратно, и при этом чуть ли не всякий раз аккуратно проводил напильничком по зубцу шептала, удерживающего курок на боевом взводе.
Глассис ему как-то сказал:
— В конце концов ты сделаешь спуск таким чувствительным, что в один прекрасный день эта пушка сработает прямо у тебя в кармане и поотрывает тебе копыта. Начнет пулять, едва ты только об этом подумаешь.
Инки, помню, на это только улыбнулся. Это был жилистый низкорослый человечек с бледной физиономией, с которой никак не мог соскрести черно-голубоватую щетину, сколь бы старательно ни брился. Волосы у него тоже были черные. Говорил он как иностранец, только я никак не мог решить, из какой именно страны. С Антоном Ларсеном они спелись сразу после объявления сухого закона, когда всякие шаланды и баркасы с переделанными автомобильными моторами еще играли в догонялки с таможенными катерами в заливе Нью-Йорк и вдоль джерсийского побережья, причем ни те ни другие огней не зажигали, дабы придать игре бо́льшую увлекательность. Ларсен с Инки Козаксом забирали зелье прямо с аппарата и отвозили его к Близнецовым Огням в Нью-Джерси.
Тогда-то и мы с Глассисом начали на них работать. Глассис — на вид нечто среднее между университетским профессором и торговцем подержанными автомобилями — возник откуда-то не знаю откуда в Нью-Йорке, ну а я был полисменом в захолустном городишке, покуда не решил вести менее лицемерный образ жизни. Обычно мы возили самогон обратно в сторону Ньюарка на грузовике.
Инки всегда ездил с нами; Ларсен только от случая к случаю. Ни один из них не отличался разговорчивостью — Ларсен, потому что вообще не видел смысла чего-то говорить, если не надо было сделать парню выволочку или девчонке известное предложение, а Инки — ну, наверное, потому, что ему не особо-то нравилось изъясняться по-американски. И не было случая, чтоб Инки ехал с нами и ни разу не вытащил свой пистолет, с которым тут же принимался нянчиться, что-то бормоча себе под нос. Однажды, когда мы в очередной раз безмятежно тарахтели по автостраде, Глассис спросил у него, вежливо, но настойчиво:
— И чего это ты так цацкаешься с этим пистолетом? В конце концов, таких пистолетов тысячи!
— Думаешь? — отозвался Инки, стрельнув в нас быстрым взглядом своих черных поблескивающих глазок и впервые разразившись целой речью: — Позволь тебе заметить, Глассис, — он произнес это больше похоже на «Хлассис», — что во всем мире не сыщешь двух одинаковых вещей. Люди, пистолеты, бутылки с виски — что ни возьми. Все в этом мире разное. У каждого человека свои отпечатки пальцев; и среди всех пистолетов, сделанных на той же фабрике, что и этот, нет ни одного точно такого же, как мой. Свой я отличил бы и из сотни. Да-да, и даже если б шептало не подпиливал, все равно бы отличил.
Мы не стали с ним спорить. Звучало все это вполне резонно. Он был действительно влюблен в этот пистолет, что верно, то верно. Он спал с ним под подушкой. Не думаю, чтобы за всю свою жизнь он отпускал его от себя дальше чем на три фута.
Однажды Ларсен тоже ехал с нами и саркастически заметил:
— Ясное дело, Инки, пистолетик что надо, но лично мне уже до смерти надоело слушать, как ты ему там чего-то бормочешь, тем более что никому не понятно чего. Он что, когда-нибудь тебе отвечает?
Инки ответил ему улыбкой.
— Мой пистолет знает только восемь слов, — проговорил он, — и все они очень похожи друг на друга.
Шуточка вышла настолько удачная, что мы заржали.
— Дай-ка посмотреть, — сказал Ларсен, протягивая руку.
Но Инки тут же убрал пистолет в карман и до конца поездки больше его не доставал.
После этого Ларсен принялся постоянно подкалывать Инки насчет пистолета, всячески стараясь добиться своего. Малый он был весьма настойчивый и с довольно своеобразным чувством юмора и не отставал, хоть это давно уже было не смешно. В конце концов он начал действовать так, будто задумал купить пистолет, делая Инки совершенно сумасшедшие предложения вроде ста или двухсот долларов.
— Двести пятьдесят долларов, Инки, — сказал он как-то вечером, когда мы тряслись через Бейпорт с грузом коньяка и ирландского виски. — Последний раз предлагаю, соглашайся, пока я не передумал.
Инки помотал головой и издал какой-то забавный звук, вроде как хрюкнул. И тут, к моему полному изумлению (я чуть было не впилил грузовик в поребрик), Ларсен съехал с катушек.
— Дай сюда свою вонючую пукалку! — взревел он, вцепившись Инки в плечи и тряся его изо всех сил. Они меня чуть с сиденья не спихнули. Кому-то точно пришлось бы плохо, если б в тот самый момент нас не остановил фараон на мотоцикле, чтоб получить свою обычную отмазку. К тому времени как он укатил, Ларсен с Инки оба остыли чуть ли не до нуля градусов и больше уже не цапались. Мы безо всяких приключений доехали с товаром до склада и в полном молчании разгрузились.
![Бельзенский экспресс [Экспресс «Берген-Бельзен»]](/storage/book-covers/94/9499b49dd725c53c45f5309a56fd3f6c537bac79.jpg)
