1. ВОСПОМИНАНИЯ ПАВЛА КУДРИНА
Летом 1945 года младшего лейтенанта Павла Кудрина выписали из госпиталя. С чемоданом в руках он шагал по улицам Москвы, ошеломленный сутолокой, взволнованный необычностью обстановки, хмельной и радостный оттого, что чувствует себя сильным, здоровым и что госпитальная палата с опостылевшим запахом лекарств осталась позади. Пять месяцев он был прикован к койке!.. Ранение, полученное в дни наступления на Висле, оказалось весьма серьезным.
Павла захватил поток людей, устремившихся к входу в метро. Москвичи спешили на работу. В вагоне было тесновато. Кудрина прижали к широкому окну, за которым с шумом неслась стена туннеля. В стекле Павел увидел свое отражение. До сих пор он видел себя только в маленьком зеркальце, когда намыливал щеки перед бритьем, и теперь с неудовольствием отметил, как осунулся и похудел. На бледном лице еще отчетливее выделялись широкие и прямые черные брови, глаза запали глубже, губы казались припухшими.
«На девушку стал похож», — с досадой подумал Павел и отвернулся от окна в смущении: он уловил короткую улыбку молодой белокурой соседки, заметившей, с каким вниманием рассматривал себя Кудрин.
Младший лейтенант ехал в управление кадров за назначением. В душе была тревога. Посчастливится ли вернуться в родную дивизию? Удастся ли побывать в Берлине?
…В управлении Кудрину вручили предписание.
— Езжайте в Потсдам, — сказали. — Если там найдут нужным, пошлют в дивизию, где вы раньше служили.
«Значит, в Берлин, — с облегчением подумал Павел, пряча предписание, — значит, побываю „в гостях“ на Вальденштрассе. Эх, найти бы этого Курта!..»
Выйдя на бульвар, Кудрин свернул к свободной скамейке. Сел, закурил папиросу. Затем поставил на колени чемодан, приоткрыл его и с самого дна достал потертый конверт с берлинским адресом. Больше года хранил Павел этот конверт. В нем были письмо и фотография капитана войск СС Курта Бергера. Кудрин скользнул взглядом по вытянутому лицу фашиста и до мельчайших подробностей вспомнил тот страшный день…
Это было весной 1944 года, когда немецко-фашистское верховное командование непрерывно держало свою войсковую и агентурную разведки за горло, требуя от них точных данных: на каком именно фронте и когда советские войска готовят новую наступательную операцию. Гитлеровцы чувствовали, что гром грянет вот-вот. Но где? Где?! Первый Украинский фронт заносит над их головой бронированный кулак или Белорусские фронты? А резервов, особенно танковых, у фашистов было мало. Требовалось держать их именно в том месте, где последует удар.
Фашистская разведка сбилась с ног. Командование требовало от нее добывать пленных советских солдат и офицеров, не считаясь ни с какими своими потерями.
И вот в это самое время старший сержант Павел Кудрин, командир отделения из разведроты Н-ской дивизии 3-го Белорусского фронта, именно того фронта, который одним из первых должен был накинуть фашистам петлю на шею, попал в руки врага.
А случилось все так. Дивизия, в которой служил Павел, занимала оборону в девяти километрах от его родного села Олексина, находившегося по ту сторону фронта. И неудивительно, что именно Павлу Кудрину незадолго до начала наступления, которое готовилось в строжайшей тайне, поручили проникнуть в тыл к фашистам и разведать позиции двух их тяжелых батарей, искусно маневрировавших вдоль линии фронта.
Павел Кудрин был не только одним из храбрейших разведчиков в своей разведроте, где храбрость считалась нормой поведения, но и самым искусным следопытом, хитрым, сообразительным и очень упорным в достижении цели военным специалистом. Не раз ему удавалось выходить победителем из самых невероятных переделок. Последним его нашумевшим подвигом был захват в плен немецкого майора, который оказался начальником инженерной службы дивизии. Этого майора Кудрин вместе с группой разведчиков вывел из вражеского тыла по болотам, считавшимся совершенно непроходимыми.
В очередную разведку вместе с Павлом Кудриным отправлялся его друг рядовой Шестов, человек по натуре замкнутый и угрюмый. Павел уважал Шестова за немногословие и рассудительность: он никогда не торопился высказывать свое мнение, а если говорил, то каждое его слово звучало веско. Когда Шестов был чем-нибудь недоволен, его глаза темнели, над бровями собиралась складка, четче обозначались на коротком носу крапинки веснушек.
К разведке Шестов готовился обстоятельно, тем более что он из-за легкого ранения уже давненько не ходил во вражеский тыл. Вместе с Кудриным Шестов долго сидел над картой, выходил на наблюдательный пункт. Воображение разведчиков рисовало десятки ситуаций, которые могли создаться в тылу врага, и они искали правильные решения, как поступить в том или ином случае. Павел хорошо знал местность, где им предстояло действовать. Ведь родные места! Да и за линию фронта он уже не первый раз ходит на этом участке, используя только ему одному известные волчьи тропы, петляющие в густых зарослях между топкими болотами. Сколько раз он испытал страх перед трясиной, где станешь на кочку ногой и чувствуешь, как погружается она в бездну! Надо делать шаг вперед, но тело обливается холодным потом, а ноги не слушаются. А позади надвигаются товарищи. Им тоже страшно, но они верят Павлу — старожилу этих мест — и, сжав зубы, ловят ногами кочки над болотной пучиной.
