Он верил старым сказкам, волшебным сказкам... Они разъедали его разум... и он мечтал о том, как будет пользоваться ею... как страстно он будет ею...
Прасол прошел через город в тот день, когда умер кузнец. В тот день мальчик с утра бродил по холмам над Браунау, рассматривая прелую листву и громовые стрелки, поэтому он не слышал о визите прасола до самого вечера. Когда Фриц, его лучший друг, рассказал ему об этом, мальчик посмотрел на свою скрюченную правую руку, и глаза его наполнились слезами.
— Я упустил его! Теперь я никогда не стану мужчиной!
— Глупости! — засмеялся Фриц. — Это всего лишь сказка. Не можешь же ты на самом деле верить в эту историю!
— Сегодня шел дождь... и у кузнеца были сильные мускулы. Я упустил его!
Фриц отвернулся, чтобы не встречаться взглядом с другом.
— Его похоронили, когда он еще не остыл. Гроб был закрыт... но, разумеется, никакого отношения к той сказке это не имеет...
— А вдова кинулась в банк?
— Да, у нее были дела, связанные с его имуществом. Но...
— Какой дорогой он ушел?
Фриц указал дорогу.
— Как давно?
— Пять или шесть часов назад.
Мальчик бежал бегом всю дорогу до дома, чтобы поскорее забрать свои сбережения.
Черный мешок прасола казался зверем, спящим у подножия огромного дуба. Человек в мягкой шляпе и коричневом плаще сидел под скалой, попыхивая трубкой. Он смотрел, как мальчик с трудом пробирается по тропинке среди скал и корней.
— Добрый вечер, дедушка, — тяжело дыша, сказал мальчик, падая на землю рядом с путником.
— Добрый вечер, мальчик, — улыбнулся прасол. — Но я не твой дедушка, ни чей-либо еще.
— Я знаю, — выдохнул мальчик. — Я знаю, кто вы.
— О? — путник набил в трубку свежего табаку и поднес огонь. — Попробуй тогда назови мое имя.
Мальчик вздохнул, растирая правую руку левой.
— У вас больше имен, чем листьев на этом дереве. Но я бы все же назвал сначала имя Агасфера, предвестника гроз, и принца Картафила, возлюбленного многих женщин, затем Исаака Лакведема, прасола...
— Хватит! — сказал человек. — Не повторяй их все в моем присутствии. Это может оказаться смертельным. — Он рассматривал мальчика с интересом. — У имени есть свои достоинства — твое, например, слишком длинное. Когда-нибудь ты его сменишь.
— Я шел за вами не для того, чтобы обсуждать имена, — сказал мальчик, — и не называл своего имени. Я пришел, чтобы заключить сделку.
Прасол бросил взгляд на мешок.
— Горшки, миски, нитки, иголки?
Мальчик рассмеялся, покачивая головой.
— У кузнеца были сильные мускулы. Что вы купили, его бицепсы?
— Почему ты думаешь, что я разбираюсь в анатомии?
— Старые сказки, — начал мальчик. — Не могут же они все быть ложью. Когда Исаак был проклят и обречен вечно скитаться по земле, ему была дана вечная жизнь без вечной юности. В течение столетий он овладел искусством пересадки свежих мышц, органов и костей, чтобы заменять ими состарившиеся. Я знаю, что у вас в мешке! — Он мотнул головой в сторону подножия дуба. — Иногда вы заключаете сделку со смертным и продаете новую ногу, сильную руку, глаз, который способен видеть, или новую кисть руки...
— Понятно, — сказал прасол. — Зачем тебе новая рука?
Мальчик долго рассматривал свои бесполезные пальцы.
— Разве была необходимость в этом вопросе? Я не могу пользоваться своей рукой, мне нужна такая, чтобы работала.
— Наверное, тебе нужна рука с мощным запястьем фехтовальщика, чтобы драться на дуэли в университете?
Мальчик покачал головой и встал.
— Нет, бессмертный. Я не хочу драться на дуэлях. Я не хочу знать, служишь ли ты Богу или дьяволу, но я заплачу тебе столько, сколько ты скажешь, за руку, которую можно поднять на такую высоту, и она после этого смогла бы работать, — он ткнул пальцем левой руки чуть выше своей головы. — Приделай такую руку к этому запястью, — показал он, — и я отдам тебе свою душу, если попросишь.
— Не спеши так распоряжаться собственной душой, мальчик, — сказал прасол.
Он подошел к подножию дуба, выражение его лица было трудно разглядеть из-за сгущающихся сумерек и дыма трубки.
— У меня здесь есть рука, вписавшая много страниц в историю.
Он потянул шнур, и мешок внезапно зевнул, словно просыпающаяся змея.
— Что ты будешь делать с рукой, которую сможешь поднять на такую высоту? — Он поднял свою руку над головой.
— Я буду писать картины, — сказал мальчик, — мой город, горы, деревья, людей, восходы и закаты... Я все это сделаю своим! На холсте.
— Достаточно, — прервал его прасол. — Я вижу, что ты будешь художником. — Он сунул руку в мешок, и мальчику почудилось, будто в его темных недрах проступило неестественное сияние. И тут его словно бросило вперед...
Рука!
Правая рука. Розовая. Гладко обрезанная у запястья, словно только что отсеченная — хотя крови не было видно. Маленькая сильная рука.
Мальчик задохнулся и торопливо шагнул за могучий ствол дуба. Ему стало плохо. Вернувшись на поляну, он спросил слабым голосом:
— Ты правда можешь приделать ее мне?
— Разумеется, если ты этого хочешь.
— Конечно же хочу! Как я могу не хотеть?
— Некоторые люди, — сказал прасол, — столь живучи, что они пропитывают каждый атом своего естества непреодолимой страстью своей воли, своих целей. Я долгое время хотел узнать, может ли эта сила передаваться. Эта самая рука, — он помахал ею, — принадлежала Цезарю Борджиа. Он был художником, это верно. Но он был способен и на многое другое. В день, когда он умер, я выкрал ее, чтобы проделать опыт. Много лет назад, странствуя по Корсике, я отдал ее мальчику, страдающему болезнью, похожей на твою. Ты знаешь его имя. По-моему, даже он немного боялся этой руки, потому что он постоянно прятал ее от взглядов людей. Мне пришлось сплавать на Святую Елену, чтобы вернуть ее обратно, но я так ничего и не доказал. Одной попытки никогда не бывает достаточно.
