Что такое свобода? Отсутствие границ и пределов? Или лишь возможность выбирать, куда поставить ногу, чтобы сделать следующий шаг по бесконечному пути в вечность? Что, если по-настоящему свободен лишь тот, кому уже нечего терять? Какая соблазнительная мысль! Избавься от родных и друзей, сковывающих тебя своей назойливой заботой и любовью. Избавься от бесполезных вещей, захламляющих твой дом. Избавься от самого дома, ведь наш дом — весь мир! Возможно, только тогда ты сможешь обрести настоящую свободу… А может, следует избавиться и от всего мира? Чтобы ничто не мучило твою совесть, чтобы ничто не заставляло испытывать жгучий стыд бессилия?
Лишь обретя полную, настоящую, абсолютную свободу, ты неизбежно постигаешь пугающую истину: свобода — это ответственность. И чем больше твоя свобода, тем больше ответственность. Абсолютная свобода — самое страшное испытание, которое может выпасть на твою долю. Потому что абсолютная свобода — это абсолютная ответственность за все и, в первую очередь, за мир, который ты потерял. И делая свободный выбор, ты каждый раз выбираешь весь мир и несешь за него ответственность. Ты предаешь миллионы, миллиарды несбывшихся миров и выбираешь лишь один. Сделать этот выбор безумно тяжело. Тысячи лет люди боялись его. Упираясь руками и ногами, сопротивляясь изо всех сил, закрывая глаза и затыкая уши — они отказывались выбирать.
Свободный выбор всегда ошибочен. Вопрос лишь в цене, которую мы готовы заплатить за свои ошибки и за саму возможность ошибаться.
Выбор этой дороги был очевидной ошибкой. И результат этой ошибки был вполне закономерен…
* * *
Два молодых пельтаста неловко топтались на краю опушки и неуверенно переглядывались. Пленник со связанными руками, понурившись, стоял рядом. Он с трудом держался на ногах от усталости, но схватившие его воины не обращали на это внимания. Их взгляды были прикованы к коренастому мужчине, одиноко стоящему в тени деревьев. Тот явно был поглощен раздумьями. Он то теребил бороду, то поглаживал короткие волосы, уже тронутые сединой. Его маленькие, глубоко посаженые глаза невидяще смотрели в пустоту, а губы слегка шевелились, словно мужчина вел неторопливую, но важную беседу.
— Ну что, подойдем к нему?
— Не знаю… Он с утра так стоит. Не хочу его отвлекать. Может, сразу к стратегу?
— Из-за такой ерунды — к стратегу? Может, сразу к архонту в Афины поплывем? В конце концов, решать, что делать с пленным, должен лохагос.
Пельтасты дружно вздохнули и, подталкивая пленника, подошли к командиру.
— Господин лохагос, позволь тебя побеспокоить!
Тот вздрогнул, что-то коротко пробормотал себе под нос и повернулся к солдатам. Окинул быстрым любопытным взглядом пленника.
— Вот. Задержали какого-то подозрительного, — сказал первый солдат.
— Пытался убежать, но мы догнали, — вставил второй.
— А еще он ранен. Наверное, напал на кого-нибудь.
Лохагос кивнул солдатам, чуть помедлил, продолжая рассматривать арестованного, и наконец приказал:
— Развяжите ему руки! — И предупредительно добавил: — Надеюсь, ты будешь благоразумен?
— Буду, — вздохнул пленник и протянул связанные руки солдатам.
Один вытащил нож, но товарищ остановил его:
— Постой! Зачем портить хорошую веревку? Чем будешь связывать в следующий раз?
Он подцепил грязными обломанными ногтями узел на грубой пеньковой веревке и начал разматывать руки пленника.
Лохагос испытующе посмотрел задержанному в глаза.
— Ну поведай нам, юноша, кто ты и откуда?
Тот закашлялся, словно пытаясь выиграть время. Затем начал демонстративно растирать покрасневшие запястья. Лохагос терпеливо ждал с легкой улыбкой.
Наконец пленник собрался с мыслями:
— Меня зовут Алексиус, я жил рядом с Дионом, в Македонии.
— И что ты делаешь здесь, у Потидеи?
— В Македонии началась междоусобица. Мой дом сожгли, поэтому я бежал.
— Куда же ты направляешься?
— В Олинф. Там нет войны. Сейчас все идут в Олинф.
— Да… А еще Олинф вышел из Делосской Симмахии.
Повисло молчание. Пельтасты многозначительно переглянулись.
— Я… Я не знал об этом, — пробормотал пленник, но его слова прозвучали как-то неубедительно.
— Ты хорошо говоришь на аттическом наречии, — неожиданно сказал лохагос, — Но по твоему говору я слышу, что этот язык тебе не родной.
Алексиус кивнул.
— Так откуда ты родом?
— Я с севера.
— Из Скифии?
— Нет. Дальше. Гораздо дальше. Мой народ назывался… — Пленник помедлил с ответом, словно подбирая слова. — Мой народ назывался русами. Ты вряд ли слышал о нем.
— Как же ты оказался в наших краях?
— Я… Мне хотелось странствовать по свету.
— Странствовать по свету? — переспросил лохагос. — Зачем?
— Хотел посмотреть мир, узнать что-то новое.
— Посмотреть мир? Зачем же на него смотреть? Море, небо, скалы, даже дома везде одинаковы. Да и чему они могут научить? Научить могут только люди, а чтобы говорить с ними, никуда не надо ездить.
— Но люди-то разные. Интересно ведь, как живут в других странах, — робко возразил юноша.
— Прежде чем говорить с другими людьми, нужно научиться говорить с собой. Понять, кто-ты есть, узнать себя, а для этого вовсе не обязательно становиться бродягой… Ну да ладно. Мы, кажется, немного отвлеклись. Скажи-ка мне лучше, являешься ли ты другом Афин?
