Проснувшись, Линда Маркс Гарднер почувствовала у своего бедра напряженный член мужа. Обычная утренняя эрекция — ничего не требующая, ни к чему не обязывающая. В первые годы брака, а точнее, еще раньше — до свадьбы, — проснувшись так же рано, Линда обняла бы Скотта и что-нибудь предприняла. Что-нибудь, что соответствовало сонному состоянию и утренней полутьме, когда тела еще так ленивы и тяжелы и когда все получается очень хорошо. Гораздо лучше, чем обычно.
Линда встала. Во сне она лихорадочно стирала с листов розовой бумаги какие-то слова. Она помнила даже дрожь в руках, но сами слова совершенно забылись. Когда она входила в ванную, Скотт издал во сне какой-то звук, один из тех хмыков, которые означают согласие. У Линды тут же промелькнула забавная мысль, совсем не в ее стиле: вдруг он тоже что-то стирал?
Она стояла под душем и пролистывала в уме страницы ежедневника, заполненные ровными строчками ее мелкого почерка. Похоже, на «Скайвей» придется потратить больше денег, чем планировалось: в основном из-за плохих фотографий, которые пришлось переделывать, но были и другие непредвиденные траты.
Линда так глубоко погрузилась в свои мысли, что не заметила, как Скотт вошел в ванную. Она вздрогнула от неожиданности, увидев обнаженную спину мужа сквозь запотевшее стекло душевой кабины. Он стоял у унитаза. Линда спросила: «Разбудишь Брэндона?» Выходя из ванной, Скот что-то ответил, но из-за шума воды Линда его не услышала. Решив вместо переезда полностью отремонтировать дом, они выбрали все самое лучшее, в том числе и массажный душ фирмы «Коулер» из последней коллекции. Включенный на полную мощность, душ не просто шумел, а рычал, как дикий зверь.
Линда выключила воду и вышла из кабины. Одной рукой подхватив полотенце, другой она нажала на кнопку спуска воды в унитазе. Скотт постоянно об этом забывал, а может, просто не хотел лишний раз себя утруждать. Линда бросила взгляд на часы — черный гранит с темно-синими прожилками, самая красивая вещь в доме, — и увидела, что опаздывает всего на две-три минуты. Время еще было, волноваться не стоило. Она глубоко вздохнула.
— Брэн? Брэн? Брэн?.. Брэн?!
Опять и опять. Звук ворвался в сон Брэндона, разрушил все образы и наконец заставил проснуться.
— Брэндон! Вставай! Уже поздно.
Брэндон проснулся достаточно для того, чтобы почувствовать, что постельное белье сбилось, а он весь липкий от пота. Спать хотелось так сильно, что не было сил даже сесть на постели, не говоря уже о чем-то еще. Брэндон приоткрыл один глаз и посмотрел сквозь ресницы на отца: полотенце обернуто вокруг бедер, на лице крем для бритья, в руке мокрая бритва.
— Пап, я не могу…
— Прекрати, Брэндон. Тебе пора в школу.
— Я чувствую себя куском дерьма.
— Вставай! И следи за своим языком.
Брэндон промолчал.
— Ну же, просыпайся. Сядь, что ли… Не заставляй меня приходить тебя будить во второй раз.
— Хорошо, хорошо… — Брэндон медленно открыл и тут же закрыл один глаз.
— И в комнате давно нужно прибраться.
Проваливаясь в сон, Брэндон почти не обратил внимания на последнюю реплику. Сон никуда не ушел, он быстро залатал брешь, которую проделал голос отца, и образы вернулись…
Окно в комнате Руби выходило на восток и потому всегда ловило первые лучи солнца. На окне висела подвеска-призма. Как раз в тот момент, когда Брэндон опять соскользнул в сон, солнце прорвалось сквозь ветки дерева и послало свой луч прямо в призму. На календаре, который висел на противоположной стене, появилась крошечная радуга. Одним концом она упиралась в квадратик, в котором рядом с числом был нарисован маленький именинный торт с одиннадцатью горящими свечками. Радуга появилась точно в том месте, где отмечен ее день рождения! Это было первое, что Руби увидела, открыв глаза.
Она замерла. Первой ее мыслью было, что вот здесь, прямо перед ней, сверкает доказательство существования Бога. Но только Руби начала привыкать к этой идее и ее следствию — у подобных идей обязательно есть следствие, — что Бог интересуется лично ею, Арубой Николь Маркс Гарднер, как сознание выстроило факты в логическую цепочку: солнце, окно, выходящее на восток, призма, радуга, стечение обстоятельств. Именно это увидел бы Шерлок Холмс, а Руби уважала Шерлока Холмса больше, чем кого-либо на земле. Не любила, конечно, — любить можно было только доктора Ватсона, — но уважала.
Хотя стечение обстоятельств может быть и ненастоящим. Взять, к примеру, случай, когда Руби — ей тогда было года четыре — ела сэндвич с копченой колбасой и читала сказку про лягушку. Ее тогда внезапно вырвало (попало даже на Брэндона, который сидел рядом с ней на заднем сиденье). Лягушка и колбаса каким-то образом смешались, по крайней мере Руби была в этом уверена и с тех пор не притрагивалась к копченой колбасе. Однако она отчетливо слышала голос Шерлока Холмса: «Долгая поездка в машине и неровная дорога! Аналогичный результат вызвало бы сочетание арахисового масла и пингвина. Элементарно, моя дорогая Руби».
Радуга переместилась с календаря, поднялась по стене, скользнула в открытую дверь ванной и исчезла. Ее поглотили тени и темнота. У этой мысли должно быть много следствий, но Руби не успела о них подумать. В холле началась какая-то суматоха, но из-за двери были слышны только отдельные фразы.
