Хозяин у меня в привычках своих постоянен. Анатоль день-деньской ворчит по этому поводу, а по мне так лучше твердо знать, что утром в четверг 18 мая следующего года ты будешь, как обычно, вкушать на завтрак яйцо сваренное вкрутую. Яйцо это я для примера взял, а так вообще-то хозяин яйца не ест. Вампиры, они ведь в еде неприхотливы и диета у них самая простая, а уж если вампир не молод, то привычек придерживается строго. Они ведь долго живут, вампиры. Cловно вчера еще вокруг селяне коз пасли, а тут глядь — уже аэропланы над замком летают. Завтра телефонные столбы везде понатыкают, машины вычислительные и прочие штучки.
Стабильная диета при такой жизни только на пользу идет. Все с этим согласны. Ну, или почти все. Вот у моего кузена Клода хозяин совсем не такой. Сегодня на завтрак, говорит, подавайте мне свинину, а через неделю — глядь — уже говядину откушать желает, ибо к мусульманской вере влечение испытал.
Молодой еще, неопытный — едва за девяносто перевалило. Такой хозяин — курам на смех, что ни говори, а я бы к такому в услужение не пошел, но кузен Клод всегда был со странностями. До сих пор так и говорит: «Кушать подано». Деревенщина неотесанная.
Раскусив засахаренного паука, я сверился с кухонными часами.
— Завтрак готов?
Повар по имени Анатоль, апатично переставляющий с полки на полку банки специй, едва поднял на меня взгляд и вернулся к своему занятию.
— Готов ли завтрак? — пробормотал он и продолжил, повысив голос, — ты спрашиваешь меня, готов ли завтрак?!
— Именно так я и спросил.
— Конечно, завтрак готов!
— Хорошо, Анатоль, — одобрительно кивнул я и, привстав на цыпочки, похлопал повара по плечу. — Восемь тридцать. Ты, как всегда, безупречно точен.
— Отчего бы ему не быть готовым? — продолжал тот, не обратив никакого внимания на похвалу. — Разве есть что-нибудь сложное в том, чтобы приготовить бифштекс с кровью? Бифштекс с кровью на завтрак, бифштекс с кровью на обед, бифштекс с кровью на ужин и «Кровавая Мэри» в постель перед сном. При таком меню — je jure! — нет ничего странного в том, что я безупречно точен. Было бы странно, если бы я не был точен.
Усы француза сердито топорщились. Похоже было, что он пребывает в скверном расположении духа. То есть, в более скверном, чем обычно, а это означает — лишь в нескольких шагах от того, чтобы наложить на себя руки. Ведь обычно веревка и кусок мыла не лежат на кухонном столе. Книга Л.Сибирициуса "Еще 101 модный способ совершить самоубийство" торчащая из кармана поварского фартука также наводила на некоторые мысли.
Я решил, что этот случай заслуживает того, чтобы проявить внимание. В конце концов все мы в одной лодке, как говорится. Или в одной упряжке. Или в одном окопе. В общем где-нибудь там, где люди собираются в одном месте и вынуждены общаться друг с другом. В таких обстоятельствах лучше позаботиться о том, чтобы ближний твой был, по крайней мере, достаточно вменяем и не попытался подвесить на заготовленной веревке тебя самого.
— Мне послышались в твоем голосе нотки некоего напряжения, Анатоль. Тебя что-то беспокоит? Плохие сны, быть может?
— Беспокоит? Еще как беспокоит, Фритц! Меня беспокоит диета нашего хозяина. Я не какой-нибудь там заштатный повар, я кулинар, кулинар с мировым именем! Когда меня пригласили на эту работу, я воспринял это как вызов своему мастерству! Угодить человеку…вампиру, который прожил на свете полтысячи лет, гурману, несомненно, пробовавшему все мыслимые и немыслимые яства, обедавшему у лучших кулинаров человечества, — тут есть над чем поработать, и в случае успеха тут есть чем гордиться. Le prйtexte pour le respect de soi!
— Всем очень нравится, как ты готовишь, — успокаивающе сказал я. — И Граф, и Графиня отзываются об искусстве твоем весьма благожелательно. А что касается засахаренных пауков и скорпионов с цукатами, то признаюсь тебе без толики лести, вкуснее десерта не сыщешь во всем мире.
— Засахаренные пауки, о боже мой! Я ведь могу запросто приготовить и что-нибудь другое!
— Зачем другое?
— Луковый суп, «Дюбарри», форель с белыми грибами и щука в белом вине, холодный лосось под зеленым соусом, пирог из цветной капусты… Magnifiquement! Пальчики оближешь! А лягушки? Хоть кто-нибудь когда-нибудь просил меня приготовить лягушечьи окорочка в чесночном соусе? Я готовлю их лучше всех в мире! Но нет, нет всем нужен этот проклятый бифштекс с кровью! Merde!
Что же я мог сказать в ответ на это? Упрек был суров, но ведь желание хозяина — закон.
— Мне пора подавать на стол, дружище, — ответил я. — Бифштекс с кровью не терпит отлагательств, а хозяин не любит ждать. Поговорю с тобой позже.
Это не первый монолог Анатоля на кулинарные темы и, боюсь, не последний. Увы, он не только француз и кулинар, но и художник в душе, а это всегда чревато неврозами и душевными расстройствами. Такова, как заметил когда-то гений, природа творчества. Я и сам люблю побаловаться живописью на досуге и, совсем недавно к своему удивлению обнаружил, что невозможность разок-другой в месяц изобразить полевой цветок или, за неимением лучшего, уточенные черты Страшилы приводит меня в совершенно необъяснимую ярость. Помню, как однажды я пришел в такое расстройство, что на традиционное замечание графа о том как прекрасна гроза за окном ответил, что раз в столетие съездить на тихоокеанский пляж ему бы не повредило. Ужасающе бестактно с моей стороны.
