В этой очень грустной истории нет ни слова вымысла. Её рассказал мне сам герой повествования. Я лишь немного обработал рассказ Алексея, убрал повторы, длинноты и второстепенные рассуждения героя, а также его жалобы на лечащих врачей и санитаров. Но всё остальное в этом рассказе чистая правда.
Сознание возвращалось медленно и болезненно… Лёха знал, что Добрые Врачи трудятся сейчас над возвращением ему памяти, осознания личности, чтобы сообщить ему, кто он и что он. Лёха привык к этим ежеутренним провалам в памяти и процедурам, которые сейчас проводят. Они стали для него привычным ритуалом перед вступлением в Бой. Как-будто построение на утренний развод. Когда все роты полка выстраиваются на плацу полка. А после выносят знамя и приходит командир полка. Лёха никогда не служил в армии, но знал про войну, армию и армейские порядки всё! Не раз он становился в своих мечтах, то храбрым “сталинским соколом”, “стариком” ведущим бой с десятком немецких “мессеров”, то командиром “счастливой “Щуки” торпедирующим “Вильгельм Густлофф”, а то и простым политруком поднимающим красноармейцев в атаку на фрицевские блиндажи.
Но диагноз шизофрения навсегда закрыл для Лёхи возможность стать военным. Больничная койка вместо штурвала “ястребка” или рычагов механизма поворота Т-34. Вместо командирского планшета — листы врачебных назначений…
Но не сдался мальчиш-кибальчиш! Алексей объявил фашистам свою собственную войну!
И сегодня у Лёхи было Особое Задание. Позавчера ему позвонил Лаврентий Павлович Берия и попросил его найти и арестовать гауптштурмфюрера СС Шухевича.
— Пайми, дарагой! — начал издалека нарком, — ну никаго нэт, кроме тыбя. Все на заданыи. Рамон в Мексика, текила пьёт, Троцкий мочит! Судоплатов в Амстердам Коновалец канфэтами угощает. Адын ты и астался! Памаги! Диди мадлобели вар, дарагой! Век нэ забуду! Щас Абакумов прыедет, главный по шпиён, всё абъяснит.
Только трубку положил тов. Берия, так прямо на койку самолет садится. “Максим Горький” называется. Из самолета “ЗИС” выезжает, а в “ЗИС”-е, сам товарищ Абакумов, самый главный по шпионам.
— Здравия желаю товарищ комиссар государственной безопасности 2-го ранга! — поздоровался с генерал-полковником Лёха.
— Лежи, лежи герой! — по-отцовски участливо отвечает министр.
Из самолёта тем временем ящики с мандаринами вынесли, кувшины со сладким вином грузинским, рахат-лукум всякий.
— Держи, герой! Сестричек угостишь! А мы с тобой, Лёха, наркомовские сто грамм накатим!
— Ты пойми, Алексей, Шухевича нам так просто не взять. Матёрый волк! — объясняет Абакумов диспозицию юному герою, — тут, в соседней палате, как мне Штирлиц из Берна сообщил, скрывается от возмездия гауптштурмфюрер Отто Скорцени. Чуйка чекистская, Лёха, говорит мне, что связаны они между собой. Ты бы его поспрашивал по-нашему, по-энкеведистскому. Вдруг и выведет на след. Ну прощай, герой! А мне ещё под Ровно слетать надо. Паулю Зиберту пельмешек уральских подбросить. Очень он по пельмешкам скучает. Сил, говорит, нет, без пельмешек, оккупантов бить!
Улетел Абакумов. “Максим Горький” по палате покружил и в форточку. Только его и видели! Лёха с улыбкой понаблюдал, как беспомощно, пытаясь достать его пушечно-пулемётным огнём, сновали немецкие истребители и разрывались зенитно-фугасные и кумулятивные ракеты.
… Допрос Скорцени ничего не дал. Фашист лишь мычал и повторял на немецком: “Их бин больной, их бин больной”!
— Тьфу ты, гад, как будто-то я здоровый?! — подумал Лёха и оставил в покое пускающего слюни эсэсовца, тем более, что по коридору уже раздавались глухие звуки шагов санитаров.
Алексей бесшумно выскользнул из “фашистской палаты”. Так её называли потому что помимо Скорцени там лежали ещё Муссолини и Геббельс.
Спрятавшись за шваброй, Лёха переждал санитаров, направляющихся на “пятиминутку” в ординаторскую и поспешил в свою палату. Скоро должен был начаться обход и Лёха не хотел, чтобы его за “нарушение режима”, как и в прошлый раз, крепко связали и вкололи болючие уколы. Алексей не боялся никакой боли. Он, не проронив звука, даже гестаповские пытки бы выдержал, попади он в гестаповские застенки, не то что уколы! Но каждый лишний день проведённый Алексеем в смирительной рубашке, — это день, когда оставшийся на свободе фашист Шухевич будет продолжать бесчинствовать и проливать кровь борцов против колониализма. Вчера вечером по больнице разнеслась весть, что злодейски убит Патрис Лумумба, премьер-министр Демократической Республики Конго. Дело рук Шухевича, больше некому! — решил Лёха и поклялся, что найдёт и обезвредит нацистского преступника.
— Если не я, то кто же? Кто же, если не я! Я не устану, не уступлю, не испугаюсь, не струшу! Всё я сумею, смогу и стерплю, Клятвы своей не нарушу! — напевая про себя бодрую песенку Лёха осторожно, стараясь не наступить на мины-ловушки, пробрался в свою палату.
… Вечером, незадолго до отбоя, Алексея навестил его хороший приятель, схиархимандрит Перегудий Варсонофрий. Посланный епархией и прихожанами в далeкое северо-западное созвездие, нести слово Божье аборигенам планеты Чекушка, святой отец сообщил Алексею, что видел на плантации кырта, гаупштурмфюрера Шухевича. Тот учил туземцев матерной кричалке и показывал им, как следует правильно тащить “москаляку на гиляку”. Ввиду того, что на всей Чекушке не было ни одного дерева, обучение застопорилось. Однако, учитывая интерес местных жителей к этому предмету, Шухевич пообещал им найти какое-нибудь дерево и перейти от теоретических занятий к практическим.
