Повседневная жизнь Древней Руси
Авторы: Андрей Петрович Богданов
Жанры: История, Культурология
Цикл: Живая история: Повседневная жизнь человечества
Формат: Полный
Всего в книге 176 страниц. Год издания книги - 2016.
Книга рассказывает о повседневной жизни наших предков, начиная с расселения славян в Восточной Европе в VII–VIII веках и заканчивая временем княжения Владимира Мономаха (ум. 1125). Читатель узнает о том, как наши предки представляли себе историю рождения Руси, какой они хотели представить ее и как всё было на самом деле. Освоение великих торговых путей, объединивших Русь и сформировавших русский народ, создание, расцвет и распад Древнерусского государства под пером автора предстают в реальном контексте материальной и духовной культуры. Книга знакомит также с методами научного анализа источников и впервые четко отделяет легенды, в том числе современные событиям, от реальности, которая в результате может показаться читателю новой и незнакомой, но от этого не становится менее достоверной.
Читать онлайн Повседневная жизнь Древней Руси
Введение
Тема и источники
Что такое «повседневность» в историко-культурном смысле? Это огромная масса деталей быта, взглядов и отношений, убеждений и предубеждений, возможностей и запретов, составляющих ткань человеческой жизни в данном времени и месте. То, что современники принимали как должное, практически не задумываясь, а ученые восстанавливают по крупицам, с чрезвычайным трудом. Работа эта практически по всем периодам истории начата сравнительно недавно и почти всюду далека от завершения. Даже недалекая от нас повседневность «сталинской эпохи», о которой существуют миллионы источников, представлена в трудах историков неудовлетворительно. Это легко проверить. Сравните то, что вам рассказывают в книгах, с живыми воспоминаниями вашей семьи. Очень часто контраст будет разителен. Проще говоря, историки не сумели передать в исследованиях повседневность советского общества в целом, не говоря уже о его отдельных слоях. И это невзирая на то, что мы пока еще имеем возможность поговорить с живыми свидетелями. В представлениях о повседневности более ранних времен мы, скорее всего, еще дальше от действительности, взгляд на которую прямо зависит от угла зрения, от социального слоя наблюдателя и его личной судьбы.
Между тем тема повседневной жизни далеко не развлекательна (хотя в увлекательности ей не откажешь). Меня как автора больше всего интересует образ мысли предков, основанный на огромной массе их повседневных размышлений, обстоятельств и правил. Я полагаю, что без погружения в духовную жизнь историк не может понять мотивы поведения людей, их замыслы и упорство в воплощении своих планов. А без этого историография превращается в фикцию. Описание в «позитивистском» духе: этот пошел туда-то и сделал то-то, но тут произошло что-то, — на мой взгляд, просто бессмыслица. Почему же фикция, спросите вы: ведь это установленные учеными факты. Потому, что историк все равно, так или иначе, объясняет мотивы поступков людей: их целесообразность предполагает наличие цели. И поскольку историк не был очевидцем событий и в культуру повседневности не погружался, это не реальная цель исторической личности, а мотивация самого ученого и его современников. Возможно, это и не полное заблуждение, но кто может оценить степень достоверности таких суждений без углубления в повседневность конкретной исторической эпохи?! Насколько важно для читателя знать, что думает за исторического героя или за целое древнее общество автор книги, если нет никаких гарантий, что эти мысли реально двигали личностью и массами в описываемое время? Да совершенно не важно, разве что с точки зрения развлечения. Но в этом смысле увлекательный исторический роман предпочтительнее исторической монографии, цинично претендующей на истину «факта».
Историки нередко придерживаются позитивизма не из склонности выдавать свои мысли за мысли древних (хотя и этот мотив важен), но из сознания ограниченности собственных возможностей. Если кто-то подумал, что я излишне критичен к коллегам, пусть вспомнит высказывание об историках нашего общего коллеги Анатоля Франса в его остросатирической книге «Остров пингвинов»: «Историки переписывают Друг друга. Таким способом они избавляют себя от лишнего труда и от обвинений в самонадеянности. Следуйте их примеру, не будьте оригинальны. Оригинально мыслящий историк вызывает всеобщее недоверие, презрение и отвращение». «Ведь если вы выскажете новую точку зрения, — передразнивает историк своих коллег, — какую-нибудь оригинальную мысль, если изобразите людей и обстоятельства в каком-нибудь неожиданном свете, вы приведете читателя в удивление. А читатель не любит удивляться. В истории он ищет только вздора, издавна ему известного. Пытаясь чему-нибудь научить читателя, вы лишь обидите и рассердите его. Не пробуйте его просвещать, он завопит, что вы оскорбляете его верования». Каждый шаг в исследовании реальной истории, истории живых и мыслящих людей, это не только борьба с историческим материалом, но и опровержение стереотипов, ставших для множества людей предметом веры.
Кроме того, реальное представление о повседневной жизни какого-либо старинного общества во всех деталях получить нелегко. Исторический синтез, подразумевающий научный энциклопедизм, вышел из моды с углублением наших исследований в разных областях знаний. Объединить разные области гуманитарных наук — например, источниковедение письменных памятников и археологию — чрезвычайно трудно, а главное — недостаточно. Многие вопросы требуют адекватно проведенных экспериментов, мысленных или — что всегда убедительнее — практических. К счастью, движение исторической реконструкции во всем мире, и особенно в нашей стране, дает нам широкое поле тщательно проводимых экспериментов.
Синтез подразумевает понимание — например, как вся совокупность предметов вооружения и снаряжения всадника и коня работала в древнерусской дружине. И только с этим знанием мы можем правильно интерпретировать описание битв в письменных источниках. Если известный исторический реконструктор П. А. Васин, опираясь на труды выдающегося историка оружия, знаменитого археолога А. Н. Кирпичникова, на практике установил, что комплекс вооружения русского дружинника с XII века предназначен для таранного удара копьем, как в рыцарском войске, то все старые схемы Ледового побоища нужно выбросить. Никаких пеших воинов с обеих сторон, никакого стояния на месте под ударом крестоносцев, никакого «утопления» рыцарей, которые оказались по реально изученному и проверенному на практике вооружению легче дружинников Александра Невского. Это знание заставляет вспомнить, что и мотив «утопления», и преувеличение потерь крестоносцев появились в русской летописи через сто лет после событий, путем редактирования более раннего — и известного нам — текста, на что историки не спешили указывать, не желая вступать в схватку со стереотипами. Наконец, мы осознаем, что сама переходящая из учебника в учебник «схема сражения» появилась в результате убеждения (понятно, откуда взявшегося), что Александр Невский опирался на «силу народных масс», выступая не командиром профессионального войска, защитником и третейским судьей Великого Новгорода, каковым являлся князь, но своего рода народным вождем, духовным предком Вождя народов. Тут мы переходим к формированию научного представления о реальной роли князя в Древней Руси, ибо все вопросы повседневной жизни сплетены и взаимосвязаны. Оказывается, что сам князь с его дружиной профессиональных воинов и пожизненно присягнувшими ему в верности чиновниками-холопами вовсе не восточный хан или западный суверен, законодатель и владыка над своими подданными. Он со всей военно-административной прослойкой служит русскому обществу и исполняет его законы, основанные на традиции и модернизируемые только по соглашению между социальными силами. Хорошо или плохо служит князь — решает «гражданское общество», которое может указать ему на дверь, если оно сильно, или убить, если силы общества недостаточно убедительны.
