Убить оказалось проще, чем мне представлялось. И гораздо полезнее. Наконец-то у меня чувство, что сделано что-то важное, по-настоящему заслуживающее внимания. Вся моя прежняя жизнь состояла из настойчивой, упорной борьбы, но никто ни разу толком не оценил моих усилий, никто не разглядел, что собой представляю.
Могу сказать объективно и честно, что в этом новом и важном начинании труд мой с начала до конца был хорош, мне есть чем гордиться.
Многие недели — да что там, месяцы — ушли на планирование, отбор и проработку всех мельчайших подробностей, и все это время во мне росло нетерпение, даже раздражение собой.
Бывало, мной овладевало сомнение, случалось даже терять отвагу, погружаться в растерянность. Ничего не стоит разочароваться, когда некому оценить твои умения и усилия.
Зато сейчас я вижу, что в этот раз (возможно, все дело в многолетней подготовке) старания не пропали даром.
Мне и дальше не будет жаль потраченного времени: вся подготовка, все планирование скажутся на тех, чей черед наступит потом.
Неделями длились слежка за моей целью и изучение ее привычек. Пришлось вложиться в самую лучшую амуницию, часами прорабатывать все этапы операции — и вот налицо первый успех.
Стрелка на моих весах впервые качнулась в сторону равновесия. Сделан, полагаю, первый взнос в фонд моего друга и партнера.
Эта платиновая блондинка, эта сука, заслуживала смерти.
Не Шекспир ли говорил, что стоило бы поубивать всех стряпчих? Надо будет уточнить. Во всяком случае, моими трудами их стало на одного меньше: она больше не заработает ни цента своим подлым ремеслом. А самое главное, не сможет больше оскорблять и унижать человека, которым я восхищаюсь больше всех на свете. Человека, заслуживающего ее УВАЖЕНИЯ!
Мне досталась честь сыграть решающую роль в наказании порока, в торжестве справедливости во имя женщины, которая, в силу изъянов профессии, не способна сама вершить правосудие.
Я буду ее ангелом-мстителем, ее воином-защитником.
Скоро она узнает, что у нее есть покровитель, тот, кто внемлет гласу справедливости. Увидев мое послание, она догадается, что теперь у нее есть защита, что появился кто-то, кто ее понимает, кто питает к ней наивысшее уважение и восхищение. У меня этого не было никогда. Наша с ней связь так сильна, так прочна, что я часто читаю ее мысли. А может ли она читать мои?
Порой, поздно ночью, я чувствую ее присутствие рядом. Как иначе у меня родилось бы понимание, с чего начать, как поступить?
Я дорожу нашей духовной близостью. Глубиной, силой и древностью эта связь превосходит само время. В сущности, мы — единое целое, орел и решка одной монеты.
Нас соединяет смерть.
Вот и получено доказательство моих способностей. Впереди еще много дел, ибо список длинен. Но нынче вечером я без спешки, с наслаждением доверяю бумаге свои чувства. У меня заслуженный маленький праздник. Завтра я продолжу наводить справедливость.
Однажды пробьет час, и мы встретимся. В тот день она узнает, что у нее есть самый верный на свете друг.
То будет счастливейший день в моей жизни.
Ясное морозное утро на излете 2060 года лейтенант Ева Даллас встретила в роскошной спальне, стены которой поражали смелыми мазками густого пурпура вперемежку с кляксами зелени на стальном сером фоне. Снаружи вспыхивала, как в приступах непрекращающегося безумия, навязчивая реклама послерождественских распродаж, уличные торговцы без устали расхваливали поддельные наручные коммуникаторы и краденые сумочки толпам туристов, которые заполнили город в праздничную неделю.
Снаружи жизнь била ключом, но здесь, в шикарной, разноцветной, стильной спальне, она прекратилась.
Огромный букет белых лилий и багровых роз в высокой зеркальной вазе не заглушал запах смерти. Густой липкий аромат цветов ощущался отдельно, запах смерти отдельно.
На широкой кровати, где легко улеглись бы шестеро, лежало тело женщины, бывшей красавицы. Безупречность ее стиля была заметна даже сейчас. Все на ней к месту: и серебристые выходные брюки, и шелковая лавандовая блузка, и отменные маникюр и педикюр темно-красного цвета.
Ресницы в густой туши распахнуты, глаза с легким изумлением уставились в потолок.
Ее горло пересекал тонкий, как от бритвы, глубокий, до самого позвоночника, разрез. Успевшая застыть кровь испачкала пол, светло-серую простыню, светлые волосы убитой.
На блестящей крышке прикроватного столика стояло блюдце из граненого стекла, а в нем лежал язык убитой.
Но поразительнее всего, во всяком случае для Евы, была надпись над толстой спинкой кровати: четкими прописными буквами, черным по серой стене.
ЛЕЙТЕНАНТУ ЕВЕ ДАЛЛАС,
С ОГРОМНЫМ ВОСХИЩЕНИЕМ И ПОНИМАНИЕМ.
ЕЕ ЖИЗНЬ БЫЛА ЛОЖЬЮ;
ЕЕ СМЕРТЬ — НАША ПРАВДА.
ОНА НЕ ПРОЯВЛЯЛА К ВАМ УВАЖЕНИЯ,
ДУРНО О ВАС ОТЗЫВАЛАСЬ,
ПЫТАЛАСЬ НАЖИТЬСЯ НА ПРИНИЖЕНИИ ВСЕГО ТОГО, РАДИ ЧЕГО ВЫ ТРУДИТЕСЬ.
ДЛЯ МЕНЯ БЫЛО ЧЕСТЬЮ И УДОВОЛЬСТВИЕМ
