Он был зачат в бурю, ночью, в пылу гнева и страсти.
И рожден он был среди молний; казалось, что буре предназначено властвовать над его жизнью.
Ужасная вспышка молнии разорвала небо надвое, Эрин, королева Дублина, тяжело задышала и вскрикнула. Боль, острая и беспощадная, пронзила ее тело. Она кусала губы, чтобы не закричать. Хотя она была уверена, что роды пройдут хорошо, но не хотела пугать ни тех, кто был рядом с ней, ни своего повелителя и мужа — короля. Боль усиливалась и, достигнув высшей точки, медленно начала убывать. Она глубоко вздохнула. Закрыв глаза, попыталась улыбнуться, вспоминая ту ночь, когда был зачат этот ребенок. Они уехали на лошадях слишком далеко, и попали в бурю, далеко от городских стен, далеко от прибрежных пещер. Она была очень рассержена на Олафа. За что — она теперь не могла вспомнить. Но их не остановила ни ярость, ни надвигавшаяся ночь. Резкие слова, сказанные сгоряча, только распалили страсть.
Она помнила все очень отчетливо. Он что-то крикнул ей, затем засмеялся и подхватил ее на руки. Она тоже что-то кричала, пыталась сопротивляться его поцелуям, но потом сдалась. Под яростное завывание бури и раскаты грома он повалил ее на дикий берег, и они вместе зачали эту новую жизнь, которая шевелилась теперь внутри ее. Она отчетливо помнила своего мужа-викинга, каким он был в тот день. Его синие глаза становились еще темнее от огня страсти. Да, она хорошо помнила нежность и силу его рук, жаркие поцелуи, легкое прикосновение его пальцев и то, как вспышкой молнии вошел глубоко в нее огонь его тела.
Она так сильно его любит. Ссоры возникали у них часто, но мгновенно оборачивались вспышкой страсти.
— Боже мой! — вскрикнула она при новой схватке боли. Она трудно рожала своего первенца — Лейфа, и теперь молилась, чтобы этот второй ребенок родился легче. Она была в горячке, а боль, казалось, разрывала ее.
Она почувствовала, как мать легко коснулась ее лба рукой.
— Почему, мама? — прошептала она. — Почему это так тяжело?
Маэв улыбнулась и постаралась казаться не слишком обеспокоенной.
— Это не просто, доченька, дать жизнь человеку.
Маэв посмотрела вверх. Он был здесь, стоял в дверях, Северный Волк, король Дублина. Он взглянул на нее и на Эрин — огромный, светловолосый рыцарь.
— Я здесь, моя принцесса. Борись, борись. Подари мне второго сына.
Она улыбнулась. Он подумал о ее хрупкой красоте и о скрытой за ней силе. Ее глаза были темно-изумрудного цвета, такие же бездонные, как и ее внутренняя сила — сила, которая завоевала его сердце. Такая же внутренняя сила будет и у их детей — сила покорителей Северного моря.
Она сильно сжала его руку, радуясь, что он пришел.
— На этот раз будет девочка, — она попыталась засмеяться.
Он сурово покачал головой.
— Нет, сын.
— Сын?
— Да, потому что так сказал Мергвин.
— Ох, — она глубоко вздохнула, но не закричала, потому что он был рядом. Она сплела свои пальцы с его. Началась новая схватка, ее словно жгло раскаленным железом, но она вздохнула с облегчением, потому, что ребенок уже шел. — Он идет! — крикнула она.
Олаф был с ней, когда она рожала первого ребенка, и теперь он тоже крепко держал ее за руки. Потом она смеялась и плакала одновременно, а он целовал ее, потому что ребенок уже родился, и Маэв показала его ей. Это действительно был мальчик.
— Он красивый? — требовательно спросила она.
— По красоте он превзошел все ожидания, — заверил ее Олаф.
Служанка быстро запеленала младенца и вручила его матери. Глаза Эрин расширились, когда она увидела, какой он крупный.
— Опять светловолосый, — пробормотала она. Олаф засмеялся, целуя ее густые, черные как смоль локоны.
— Боюсь, тебе придется дожидаться дочери, любовь моя, и может быть, у нее будут волосы, темные как ночь, — поддразнивал он ее.
Она застонала в притворном возмущении.
— И ты смеешь говорить об этом сейчас?
— Как только это будет возможно, — прошептал он, смеясь, и они одновременно почувствовали нежность друг к другу. Он подумал, как сильна их любовь это было главное в их жизни.
— А какие у него глаза?
— Тоже голубые, как у отца, — сказала со вздохом Маэв.
Она подмигнула Олафу, и они продолжали рассматривать младенца.
— Они могут еще изменить цвет, — сказала Эрин.
— У Лейфа ирландские глаза, карие, — напомнил он ей.
— Конечно, глаза могут менять цвет, — согласилась Маэв.
— Нет, они не изменятся, — уверенно сказал Олаф.
Младенец лежал на постели между матерью и отцом, а бабушка склонилась над ним. Его глаза были широко раскрыты, кулачки выбились из пеленки, и голос был очень громкий.
— Какой он требовательный, — заметил Олаф.
— Как и его отец, — подтвердила Эрин.
Она уже чувствовала любовь к своему младшему сыну. Она поудобней улеглась на бок и пододвинула его крохотный ротик поближе к своей груди. Ребенок схватил сосок и сильно, уверенно засосал, отчего у нее вырвался вздох, и она засмеялась. Олаф гладил ее волосы, пока они лежали вместе, и это была минута высочайшей нежности и покоя. Олаф подумал, что они это заслужили. Им пришлось через многое пройти.
Он заметил, что глаза Эрин закрылись. Маэв поймала его взгляд, и он кивнул ей. Он хотел взять младенца от жены, но Эрин быстро проснулась, и ее ресницы взлетели вверх в тревоге. Она схватила ребенка.
