Никто не мог в точности сказать, как стара была мадам Вестфол, когда она, наконец, умерла. По меньшей мере сто двадцать. По самой меньшей мере. Ибо уже лет двадцать мадам Вестфол была раковиной, содержащей самые последние продукты прогресса, достигнутого в геронтологии, а теперь она умерла. То, что лежало на возвышении, было всего лишь раскрашенной, одетой для похорон оболочкой.
«Она не настоящая, — говорила себе Карла. — Это кукла или что-то вроде. Это не реальная мадам Вестфол». Она держала голову опущенной и не шевелила губами, однако повторяла эти слова снова и снова. Она боялась взглянуть на мертвеца. Во второй раз они истребили всех, кто мог носить оружие, ныне неприкаянных и беспамятных, но смертельно опасных со своими тайниками оружия, которое они применяли весьма неразборчиво.
Карла почувствовала, как мурашки прошли по ее рукам и ногам. Она подумала, слышал ли кто-нибудь еще слова старой Учительницы?
Очередь продвигалась медленно, все девушки с опущенными головами в длинных серых юбках, со сложенными впереди ладонями. Во всем коридоре слышались лишь звуки шаркающих по пластиковому полу тапочек да изредка шорох юбки.
В Смотровом зале был зеленый пластиковый пол, морозно-зеленый пластиковые стены и окна от пола до потолка, которые сейчас превратились в щели ярчайшего света от склоняющегося к закату солнца. Всю мебель и все украшения из зала убрали. Никаких цветов, только возвышение и похожий на постель ящик, покрытый прозрачным колпаком. И Учителя. Двое у возвышения, другие между полосами света у дверей. Их белые руки сложены на фоне черных одежд, головы опущены, волосы гладко зачесаны, прямые проборы подчеркивают двустороннюю симметрию. Когда девушки шествовали мимо, Учителя не шевелились и не смотрели на возвышение.
Карла держала голову склоненной, почти спрятав подбородок в ямке ключицы. Извилистая очередь двигалась мерным, очень медленным шагом. «Она не реальна», — в отчаянье сказала себе Карла.
Она шагнула за линию на полу, которая была знаком поднять голову. Голова казалась слишком тяжелой, шею словно парализовало. Сделав движение, она услышала, как хрустнули позвонки, и хотя челюсть внезапно заныла, Карла никак не могла расслабиться.
Вторая зеленая линия. Она обратила взгляд направо и посмотрела на невероятно иссохшую, почти нечеловеческого вида мумию. Она ощутила, как крутит желудок, и на мгновение показалось, что ее сейчас вырвет. «Она не реальна. Это только кукла. Она не реальна!» Третья линия. Она снова наклонила голову, сильно, до боли, вжав подбородок в ключицу. Сейчас она не могла даже проглотить комок в горле, даже дышала с трудом. Очередь двигалась к Южной двери, а через нее в коридор.
Она тоже свернула налево к Южной двери и с опущенными глазами зашагала обратно в свой класс генетики. Она не смотрела ни вправо, ни влево, только слышала, как остальные с шорохом юбок бредут в том же направлении, шаркая тапочками по пластику, а когда подошла к двери, то услышала смех каких-то Леди, пришедших посмотреть зрелище. Она чуть замедлила ход.
Она почувствовала, как закатное солнце горячит кожу, и искоса, не поворачивая головы быстро взглянула в ослепительно сияющую оранжерею, но не увидела их. Смех звучал музыкой, когда она проходила в дверь.
— Ты, с голубыми глазами и соломенными волосами. Встань, девочка.
Карла не отреагировала, не поняв, что обращаются к ней, пока Учитель не подняла ее со стула.
— Не делайте ей больно! Повернись, девочка. Подними свои юбки, выше. Посмотри на меня, дитя. Подними глаза, дай мне увидеть твое лицо…
— Она слишком молода для выборки, — сказала Учитель, посмотрев на браслет Карлы. — Еще год, Леди.
— Жалко. За год она загрубеет. Сейчас пушок у нее такой мягкий, плоть такая нежная. Ну, хорошо… — Она двинулась прочь, мелькнув красной юбкой, натянутой на бедрах, сверкая серебряными башмачками с каблучками, похожими на льдинки. От нее так хорошо пахло… Карла не знала никаких слов, чтобы описать, как хорошо от нее пахло. Она жадно упивалась ароматом.
«Посмотри на меня, дитя. Подними глаза, дай мне увидеть твое лицо…» Слова эти крутились в ее голове снова и снова. По ночам, засыпая, она думала об этом лице, пытаясь удержать его в фокусе: белая кожа, розовые округлые щеки, серебряные веки, черные ресницы, длиннее, чем, как она понимала, могут быть любые настоящие ресницы, жемчужно-розовые губы, три серебряные мушки — одна на уголке левого глаза, другая — в уголке рта, третья — словно ямочка на сатиновой щеке. Серебряные волосы распущены волнами вокруг лица, когда она движется, по ним пробегает дрожь их собственной внутренней жизни. Если б ей позволили только дотронуться до этих волос, провести пальцами по щеке… Но сон, что начинался музыкой смеха Леди, заканчивался кошмаром других ее слов: «За год она загрубеет…»
После этого случая Карла стала наблюдать за изменениями на своем теле и внутри него, и она поняла, что Леди имела в виду. На когда-то гладкой коже ног начали расти волоски, они выросли подмышками и, самое постыдное, они отросли темным грубым кустарником в низу живота. Она плакала. Она пробовала выдернуть эти волоски, но было очень больно, кожа болела и распухала. Потом она начала кровоточить, она легла и ожидала смерти и была бы счастлива, если б умерла. Вместо этого ей приказали идти в лазарет и вынудили посетить лекции по женской гигиене. Она с каменным лицом молча следила, как Доктор добавляла новую информацию в ее браслет. Лицо Доктора было гладким и розовым с бледными бровями, ресницы ее такие бесцветные и короткие, что их почти не было видно. На подбородке коричневая родинка и два длинных волоска. Она была в прямом синевато-сером платье, ниспадавшем с плеч до пола. Тусклые волосы плотно зачесаны назад и завязаны в жесткий узел на затылке. Карла ненавидела ее. Она ненавидела Учителей. Но больше всего она ненавидела себя. Она тосковала по зрелости.
