Поселок Роста, 2 февраля 1959
Дорогой Валя, привет!
Письмо твое получил. Большое спасибо.
Твое доброе, деятельное настроение вдохнуло в меня порцию любви и жизни. Такую любовь можно смело назвать кислородом, которым дышит сердце и без которого легко задохнуться в угарных газах мрачного, скептического состояния. Ты своим письмом избавил меня от вредного и неприятного расположения духа, который тогда владел мной. В общем, я был очень и очень рад твоему письму.
Сейчас политзанятия. Минуту назад я с должным воодушевлением ответил на вопрос, заданный мне по теме. Больше, видимо, не потревожат, и я решил переключиться мыслями и вниманием к тебе.
Сперва о деле. Ты говоришь, что необходимо (или желательно) узнать подробности поездки Есенина в Мурманск. Действительно, это надо сделать и кто-то должен добиться здесь успеха, т. е. узнать, что требуется. К сожалению, для меня это пока почти невозможно, поскольку, сам знаешь, я на службе и потому лишен свободы действий.
Надо бы поехать в Мурманск и на месте попытаться найти людей, которые помогут. Перепиской вряд ли чего добьешься, но, не имея других средств, я все-таки написал одно письмо в Ростов-на-Дону знакомой преподавательнице литературы, она любит Есенина и прекрасно знает его биографию. Недавно она тоже была в Мурманске продолжительное время. Может, подскажет, с чего начать. А если в подходящее мурманское учреждение написать? Мало толку?
Что бы там ни было, помнить об этом деле буду постоянно. Да и невозможно забыть мне ничего, что касается Есенина. О нем всегда я думаю больше, чем о ком-либо. И всегда поражаюсь необыкновенной силе его стихов. Многие поэты, когда берут не фальшивые ноты, способны вызывать резонанс соответствующей душевной струны у читателя. А он, Сергей Есенин, вызывает звучание целого оркестра чувств, музыка которого, очевидно, может сопровождать человека в течение всей жизни.
Во мне полнокровной жизнью живут очень многие его стихи. Например, вот эти:
…Кто видал, как в ночи кипит
Кипяченых черемух рать?
Мне бы в ночь в голубой степи
Где-нибудь с кистенем стоять!
Так и представляется, как где-то в голубой сумрачной степи маячит одинокая разбойная фигура. Громкий свист… Тихий вскрик… И выплывает над степью луна, красная, будто тоже окровавленная…
Что за чувства в этих стихах? Неужели желание убивать? Этого не может быть! Вполне очевидно, что это неудержимо буйный (полнота чувств, бьющая через край, — самое ценное качество стиха, точно? Без него, без чувства, вернее, без нее, без полноты чувства, стих скучен и вял, как день без солнца) — повторяю: это неудержимо буйный (в русском духе) образ жестокой тоски по степному раздолью, по свободе. Не важно, что образ хулиганский. Главное в нем— романтика и кипение, с исключительной силой выразившие настроение (беру чисто поэтическую сторону дела). Вообще в стихах должно быть «удесятеренное чувство жизни», как сказал Блок. Тогда они действенны.
Вот у Сельвинского:
...И мое далекое страдание,
Стиснутое, сжатое толпой,
Розой
окровавленной
в стакане
Будет полыхать перед тобой!
В «Литературке» было напечатано. Ты читал? Наверное, тоже понравилось? В большинстве стихов наших флотских, как ты называешь, пиитов (да и не только наших) как раз недостает этого. Какие-то сухие, схематичные стишки. Не стоит говорить о том, что они не будут жить: они рождаются мертвыми.
Валя, я только что расписался, а конец политзанятий уже близок, и, пожалуй, надо кончать, чтобы не откладывать письмо до следующего случая: собраться что-то написать для меня всегда трудность. Да и зачем рассуждать так много, всего не перескажешь; и может получиться такое нагромождение чепухи, что ты вынужден будешь воскликнуть что-нибудь в духе Гоголя: «Это черт знает что!»
Рядом со мной сидит бывалый моряк, давний мой приятель. Он произносит иронический упрек в мой адрес: мол, меня не волнует (а должна волновать!) тема занятий. Я отвечаю, что люблю только самые интересные, захватывающие места. Но умалчиваю о том, что он уже надоел своими репликами. Не говорю этого потому, что он вспыльчив. Как спичка. Хотя и отходчив. Попилит и успокоится. Как крем-сода.
Ну, позволь пожелать тебе всего только самого лучшего, успехов во всем, здоровья на тысячу лет.
О себе писать ничего пока не стану. Скажу только, что все чаще (до ДМБ-то недалеко!) задумываюсь, каким делом заняться в жизни. Ни черта не могу придумать! Неужели всю жизнь придется делать то, что подскажет обстановка? Но ведь только дохлая рыба (так гласит народная мудрость) плывет по течению!
