Не произносите при мне слов «Апельсиновый освежающий», «Брусничный особый», «Малиновый бальзам», «Зверобой». У меня от них сразу начинаются схватки в животе. Даже Последний-из-Могикан, всеядное животное с лужёным желудком, и тот никогда не решался глотать эту разноцветную пакость.
Изготовление прохладительных напитков — это была, конечно, затея Стаффана. «По патенту д-ра Стаффана Ольссона, Дальбу, Швеция», — написал он красными буквами на этикетках.
— Теперь дело пойдёт, — сказал он. — Налепи только словечки вроде «по патенту» и «доктор» — и публика будет покупать любую подкрашенную приторную водицу. Ей сразу же представляется такой важный лысый господин в белом халате, который обязательно подарит пациенту здоровье, белые зубы, гладкую кожу и чуть ли не вечную молодость.
Это он правильно говорил, что доктора могут всучить человеку любую вонючую гадость. Я по себе знал. Тот доктор, который тыкал мне лампочкой в горло, когда я онемел, дал мне большую склянку с лекарством и сказал: «Три раза в день». Жидкость была коричневая и липкая, а на вкус не лучше, наверное, жареной гадюки. В горле от неё начинался пожар. Ева следила, чтобы я принимал эту дрянь, как прописал доктор.
— Ну, давай! — сказала она и в тот вечер. — И прекрати кривляться. Знаешь ведь, что всё равно придётся.
— Это несправедливо, — сказал я. — Горло у меня уже ни капельки не болит. Абсолютно здоровое горло. Вот послушай!
И я принялся визжать, как поросёнок, которого режут. Ева заткнула уши.
— Прекрати! — прикрикнула она на меня. — Ей-богу, иногда я начинаю жалеть, что ты не остался немым. Гораздо бы спокойнее жилось.
Каждый раз повторялась та же история. В конце концов, я кое-как проглатывал эту пакость и корчил при этом такую рожу, что даже Лотта позавидовала бы. Ева отворачивалась, чтобы не видеть, как мне противно. В последнее время она стала привередливой в еде и некоторых вещей совсем не выносила. Это потому, что в животе у неё сидел ребёночек. Ребёночек был, видно, большой привереда, он без конца требовал кислых яблок и заставлял её бегать в туалет, потому что его от всего тошнило.
— Ну как, всё? — спросила она. — Можно смотреть?
— Давай смотри, если не боишься, — сказал я.
Ребёночек у Евы в животе — это была не единственная новость у нас в доме. Много было всяких перемен с тех пор, как я вернулся. Оскар привёл в порядок квартиру, наклеил новые обои, уничтожив все следы нашего со Стаффаном «ремонта», поменял линолеум и покрасил кухонный шкаф. Да он и сам переменился. Он, правда, никогда уже не хохотал, как раньше, но настроение у него было бодрое, и он не сидел без дела.
Иногда к Оскару с Евой приходили их товарищи по работе. Они засиживались со своими разговорами до поздней ночи и всё чего-то там обсуждали. Что надо наконец действовать. Что дальше так продолжаться не может. В общем, про забастовку.
— Ну вот, — сказала Ева, — на сегодня с лечением, слава богу, покончено.
Она закрутила пробку на склянке с лекарством. На этикетке я нарисовал череп с костями и написал: «ОСТОРОЖНО! ТОЛЬКО ДЛЯ ГЛОТАТЕЛЕЙ ОГНЯ». Этот жидкий огонь должен был растопить последние остатки ледяной пробки у меня в горле.
— Я сбегаю на минутку к Стаффану, — сказал я. — Надо подышать свежим воздухом, чтобы выветрился этот вкус.
В первый раз после болезни я вышел из дома. До сих пор я ещё не выходил на улицу. Мне не терпелось поболтать со Стаффаном и рассказать ему, что Оскар пообещал взять нас на рыбалку. Я уж намолчался за свою болезнь. Да и вопросов у меня накопилась уйма. Как там дела с дрессировкой поросёнка? И как с нашими планами насчёт того, чтобы показать его на выставке собак? Успеваем ли мы?
— Ты уже встал? — удивился Стаффан, когда я влез к нему в окошко и устроился между каким-то наполовину разобранным допотопным граммофоном с трубой и продранной качалкой. — Уже здоров, что ли?
— Ничего я не здоров, ещё как болен, — простонал я. — Я, наверно, скоро умру. Вот пришёл попрощаться. У меня малярия, воспаление уха, дифтерит и мигрень.
— Ты что, дурак? — ухмыльнулся Стаффан. — Поздравляло вас с благополучным возвращением в компанию живых! Угостить вас, мой хилый друг, лимонадиком?
Он вышел на кухню и принёс бутылки и стаканы. И я стал рассказывать ему про свой побег и все приключения. В некоторых местах Стаффан прямо помирал со смеху. И я тоже хохотал. Надо же: теперь мне было только смешно, а ведь тогда мне было не до смеха. Теперь это позади, подумал я. Теперь уж я такого больше не испугаюсь. Значит, и я тоже переменился.
— Ну, а как дела у нашего Могиканина? — спросил я, когда кончил рассказывать.
— Отлично, — сказал Стаффан. — Умён, как лошадь, хитёр, как лиса, жирен, как свинья. Одно время он потерял немного форму, но сейчас всё нормально. Надо следить, чтоб не было перегрузок.
— Как по-твоему, к выставке он успеет подготовиться?
— Должен успеть, — сказал Стаффан решительно. — Отступать нельзя. Это и Бродяга говорит. Скоро можно будет выводить его на прогулку по Дальбу без поводка. Вот только надо будет приучить его к собакам, а то ещё перепугается, когда увидит на выставке всех этих надутых породистых уродов.
![Девять возвращений [Повести и рассказы]](/storage/book-covers/ed/ed7af831d7446cc273c19395f0b07a748a40724c.jpg)
