Я никогда никого не убивал, по крайней мере в прямом смысле этого слова. Но уже пожимая клиенту руку, знаю точно, переживет ли он мое вмешательство. Этот — бывший чемпион по слалому — кувырком летит под гору. Выиграв серебро на Олимпиаде в Гренобле, он развил свой успех, купив лыжный бренд. Три года предприятие держалось на его имени, а теперь, когда героя подзабыли, стало хиреть. Он ждет от меня тонкого анализа, учета всех привходящих обстоятельств, описания кризисной ситуации, под которое подпадает его случай, он готов учиться. Но здесь все просто: время идет, рекорды остаются в прошлом, на смену старым звездам приходят новые.
От былого спортивного блеска он сохранил лишь загар. Оплывшее лицо, двойной подбородок, горькие складки у рта, ранние мешки под глазами, перхоть. Стратегии-однодневки, экономия на инвестициях, невнятная бухгалтерия, предусмотрительные сотрудники копят на черный день. Ликвидация в судебном порядке через полгода.
Он смотрит на меня с тревогой, но и не без гордости, как будто тот факт, что он призвал меня на помощь, сам по себе уже проблеск надежды, знак возрождения, свет в конце туннеля. Он молчит с тех пор, как я вошел, секунд сорок, не меньше, сознавая, как весома будет для меня его следующая фраза после приветствия («Как самочувствие?» вместо «Здравствуйте»), из которого не извлечешь ничего существенного — ну, это он так думает, на самом деле кое-что я извлек: что он дошел до края, вымотан, сломлен, что по ночам не спит, а хлещет виски, что ему тяжело зависеть от меня, и сейчас для него единственное утешение — то, что он вдвое шире в плечах, хотя и пониже ростом. А вообще-то он на меня злится. Завидует. Если бы он знал…
Я уселся в офисное кресло, он остался стоять. Привычная картина. Приглашаю его сесть: хозяин все-таки он. Закидываю ногу на ногу, ожидая, что он последует моему примеру. Сидит как сидел. Стрелки на моих брюках еле видны, зато носки у меня не сползают. У него — наоборот. Носками он пренебрегает, а брюки утюжит; не моя вина, что этим он выдает себя с головой. Я бы хотел хоть раз ошибиться. Недооценить. Но надежды мало. Мне тридцать лет, я многого достиг и не люблю себя: успех дает основания для гордости, однако не наполняет жизнь смыслом.
Мой визави проводит рукой по плечам, как бы рассеянно потирая некогда бугрившиеся мышцы, а на самом деле смахивая перхоть.
— У вас прекрасный «Роллс-ройс», — говорит он, надеясь хоть как-то смутить и меня.
— Это «Бентли».
Загорелое лицо иронически кривится. Папенькин сынок, думает он. Упакован по полной, дипломов пачка, и денег огребет, стервятник, на моей беде, а я-то начинал с нуля, еле вылез наверх, рву жилы, да что толку? С яростным вздохом он откидывается в кресле, кулаки на зеленом бюваре сжимаются. Всегда стремись пробудить в клиенте ненависть, чтобы он забыл об осторожности.
— Хорошо, — он переходит в атаку, — что мы имеем? Вы подняли бухгалтерию, я показал вам кривые, статистику, динамику рынка, ну и в чем же дело? Что мешает?
Он ждет, что я отвечу: «Ваше имя». Не дождется. Во-первых, это бесполезно, раз он сам понял, а во-вторых, неверно. Можно сбыть с рук технологически устаревшие лыжи и при этом не менять вышедшего из моды бренда. Это как раз наименее рискованный ход в маркетинге. Распродажи, скидки. Лучше продавать в убыток, чем тратиться впустую на поддержание репутации. Такая тактика успокаивает банкиров и создает единственный имидж, который действительно выгоден в краткосрочном плане, — имидж «производителя недорогих товаров».
Нет, ему попросту недостает менеджерского таланта, потому он со своими лыжами и летит в пропасть. Сам виноват. Шестьдесят процентов предприятий, которые я анатомирую, гибнут из-за руководителей, и причиной тому три порока: самонадеянность, неосмотрительность, беспечность. Десять лет наблюдения за преуспевающими фирмами, от «Макдоналдс» до «Рон-Пуленк», убедили меня, что идеальный менеджер — это полный ноль, который сознает свое невежество и этим не смущается, никого не задвигает, умеет правильно расставлять людей и зажигать их безвредными идеями.
— Вы собрали руководящий состав?
— Все ждут в столовой.
Он поджимает губы, гладкие, бледные, как будто на них навсегда застыл слой солнцезащитного крема. Мое молчание его бесит, но, как бы я себя ни вел, он во всем будет чувствовать осуждение. Встает, смотрит в окно. Мой древний латаный «Бентли» выглядит на его стоянке неуместно, как дорогая кофеварка в кухне бедняка. Толстый, изрядно траченый парень; должно быть, в детстве коллекционировал шарики. В общем-то симпатичный. Старше меня всего на десять лет — но я никогда не знал радости полета между слаломными воротами; мне было не так трудно спускаться на грешную землю. И я в свое время был симпатичным. Он захотел преуспеть, как и многие другие, — теперь все они платят мне, чтобы я помог оценить масштаб случившейся с ними катастрофы. А за что тут платить? Мое вмешательство пустило ко дну столько же предприятий, сколько удержало на плаву, — одно прямо связано с другим, — так что баланс нулевой и, в сущности, толку от меня никакого. Хотя… В мире, где правит некомпетентность, признают только одно лекарство — обман.
![Филофиоли [семь рассказов]](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
