Я еще и в машину-то сесть не успела, только нагнулась и открыла дверцу, как моя дорогая невестка накинулась на меня:
— Ну сколько можно тебя дожидаться!.. Ты что, не слышала, мы уже десять минут тут тебе гудим!
— Здравствуй! — вот так я ей на это ответила.
Мой брат обернулся. И подмигнул — еле заметно.
— Как дела, красотка?
— Нормально.
— Хочешь, я положу твои вещи в багажник?
— Нет, спасибо. Со мной только эта сумочка да еще платье… Я его брошу на заднее сиденье.
— Вот это вот твое платье? — она удивленно вскидывает брови, разглядывая скатанную в комок пеструю тряпку у меня на коленях.
— Ну да.
— И что… что это?..
— Сари.
— Хм… вижу.
— Нет, пока ты ничего не видишь, — учтиво возражаю я, — ты все увидишь, когда я его надену.
Оскорбленно скривилась.
— Ну что, поехали? — вмешивается мой брат.
— Да. То есть нет… Ты можешь остановиться возле арабской лавочки вон там, в конце улицы? Мне нужно купить одну вещь…
Моя невестка тяжело вздыхает.
— Чего тебе еще не хватает?
— Крема для эпиляции.
— И ты его покупаешь у арабов?
— Да, я все покупаю у моего Рашида! Все-все-все!
Она мне явно не верит.
— Ну, ты уже закончила свои дела? Мы можем наконец ехать?
— Да.
— Ты не пристегиваешься?
— Нет.
— И почему же ты не пристегиваешься?
— Клаустрофобия, знаешь ли, — отвечаю я ей.
И, не дожидаясь, когда она заведет свою песню об искалеченных пациентах Гарша[1], добавляю:
— К тому же я собираюсь вздремнуть. Умираю как спать хочу.
Брат улыбается.
— Что, рано встала?
— Вообще не ложилась, — объясняю я, зевая во весь рот.
Что, по правде сказать, чистое вранье. Несколько часов я все же покемарила. А говорю так нарочно — чтобы позлить мою невестку. И мне это удается. Знаете что мне нравится в ней больше всего? То, что мне всегда это удается.
— Ну и где ж это ты гуляла? — цедит она, воздев глаза к небу.
— У себя дома.
— Что-то праздновала?
— Да нет, просто играла в карты.
— В карты?!
— Ну да. В покер.
Она раздраженно трясет головой. Но не слишком ретиво. В машине пахнет средством для укладки волос.
— И сколько же ты продула? — весело спрашивает брат.
— Ничего я не продула. Наоборот, выиграла.
Оглушительная пауза.
Наконец моя невестка не выдерживает.
— И можно узнать, сколько именно? — интересуется она, поправляя свои солнцезащитные очки Persol.
— Три тысячи.
— Три тысячи?! Три тысячи чего?
— Как чего… Евро, конечно! — простодушно сообщаю я. — Не с рублями же мне морочиться…
Сворачиваясь калачиком, я хихикала про себя. Теперь моей дорогой Карине хватит пищи для размышлений на всю оставшуюся дорогу…
Я прямо-таки слышу, как у нее в мозгах включился счетчик:
«Три тысячи евро… тик-тик-тик-тик… Это сколько ж ей надо было бы продать сухих шампуней и пачек аспирина, чтобы заработать три тысячи евро?.. Тик-тик-тик-тик… Плюс общие налоги, плюс налог на профессию, плюс местные налоги, плюс аренда помещения, минус налог на добавленную стоимость… Сколько раз ей пришлось бы надеть свой белый халат, чтобы заработать три тысячи чистыми? Да, еще ведь CSG…[2] Прибавляем восемь и вычитаем два… И оплаченный отпуск… итого десять, да помножим на три… тик-тик-тик-тик…»
Да, я хихикала. Под мерное урчание двигателя их седана, уткнувшись носом в сгиб локтя и подтянув колени к подбородку. Я ужасно гордилась собой, потому что моя невестка — не человек, а ходячая поэма.
Моя невестка Карина имеет диплом аптекаря, но предпочитает, чтобы его называли медицинским, иными словами, она аптекарша, но предпочитает, чтобы ее называли фармацевтом, иными словами, у нее есть аптека, но она предпочитает, чтобы это называли лабораторией.
Она обожает жаловаться на бедность в момент десерта, а еще носит хирургический халат, застегнутый до самого подбородка, с термонаклейкой, на которой красуется ее имя с двумя кадуцеями по бокам. В настоящее время она торгует главным образом кремами для сохранения упругости ягодиц и мазями с каротином, потому что эти товары прибыльнее других, но предпочитает называть это оптимизацией своего парафармацевтического отдела.
Моя невестка Карина достаточно предсказуема.
Когда мы с Лолой, моей сестрой, узнали о такой невероятной удаче — о том, что в нашей семье появился собственный специалист по средствам против морщин, торговый представитель марки Clinique и дистрибьютор Guerlain, — мы бросились ей на шею, готовые лизаться как пара восторженных щенят. О, какой торжественный прием мы оказали ей в тот день! Мы обещали, что отныне будем закупать косметику только у нее, мы даже были готовы величать ее доктором или профессором Ларьо-Молину, лишь бы она отнеслась к нам как к родным!
Да что там говорить: мы были готовы ездить к ней в аптеку на RER[3]. Тогда как для нас с Лолой поездка на RER до Пуасси — настоящий подвиг.
Мы с ней киснем, стоит нам оказаться за пределами бульваров маршалов, а тут — Пуасси!..
Однако так далеко таскаться нам не пришлось, ибо в конце этого первого семейного обеда наша дорогая невестка приобняла нас за плечи и поведала, опустив глазки долу:
— Только знаете… гм… Я не смогу вам делать никаких скидок… потому что… гм… Если я начну делать их вам, то после… ну, вы понимаете… после я… в общем, этому конца не будет, верно?
