Кому быть живым и хвалимым,
Кто должен быть мертв и хулим
Известно у нас подхалимам
Влиятельным только одним.
Б. Пастернак. Четыре отрывка о Блоке
I
— Ты твердо решил ехать?
— Почему бы и нет? Картину я закончил, новую еще не вижу. Так, фрагменты, детали… А медики настоятельно рекомендуют.
— Ты был у врача?
— А ты разве нет? Насколько мне известно, зимой все члены Союза Творцов получили приглашения посетить специальную врачебную комиссию. У них это называется плановая диспансеризация.
— Ну и как?
— Не вижу повода для иронии. Это не смешно. Всего обстукали, обсмотрели, обо всем расспросили и выписали кучу рекомендаций: диета, витамины и эта ужасная лечебная гимнастика…
— Подумать только, лечебная гимнастика! — усмехнулся Дан.
— Я, конечно, ни на что не соглашался, был непоколебим, как скалы Синего Хребта, — продолжал художник Тиль, укладывая второй чемодан. — Но тогда они взяли с меня честное слово, что я поеду отдохнуть в пансионат. И вот вчера вечерней почтой прибыла, так сказать, курортная карта.
Дан, давний друг художника, поэт и скептик, слушал простую эту историю очень внимательно — несоизмеримо с ничтожным по сути предметом разговора. И от этого преувеличенного внимания Тиль смущался, и становился многословным.
Наконец Дан поднялся из глубокого кресла, неохотно покидая тепло камина, где за узорчатой металлической решеткой от корявых корней можжевельника струился душистый дымок. Поэт прошелся по кабинету, затем присел на краешек письменного стола.
Стол резного черного дерева был основательный, как древний собор: массивные колонны тумб, этажи ящичков бюро, витражная инкрустация, полированный камень письменного прибора. Как обычно, стол был завален всяким любопытным хламом. Лежали старые письма, клочки рыхлой бумаги с набросками пером, морские раковины, обкатанные волной камешки и осколки стекла, обломки керамики, зеленый от времени фрагмент медного светильника, книги, изящная дамская перчатка прошлого века, еще хранящая аромат амбры, засохшие розы, смятые тюбики из-под красок, ленты, кисти, альбомы… И еще лежал на столе бланк — путевка на месяц отдыха в пансионате «Лебедь».
Дан осторожно, за уголок, взял бланк. Приглашение в пансионат «Лебедь» ему явно не понравилось. Поэт и скептик обладал весьма неудобным в обиходе характером, но отказать ему в хорошем вкусе было невозможно при всем желании.
Он брезгливо держал кончиками пальцев истекающий лазурью, киноварью и золотом кусок плотного материала. В правом верхнем углу бланка был вытиснен лебедь в ненатуральной манерной позе. На голове птицы красовалась корона о шести зубцах, почему-то надетая набекрень, что придавало лебедю залихватский вид. Ниже — номер апартаментов, этаж, корпус, личный шифр. Бланк, видимо, одновременно служил ключом: край его был причудливо вырезан и металлизирован.
— Н-да… — Поэт повертел в длинных пальцах эту несуразную вещицу. Потом обратился к другу, который как раз мучительно вспоминал, уложил ли он в чемодан зубную щетку:
— А почему это я никогда раньше не слыхал о таком пансионате?
— Да, действительно, я тоже удивился. Мне объяснили, что расположен он далеко, в Северных Горах, особой популярностью не пользовался. Но недавно там сделали ремонт, условия теперь — экстра… — Тиль оставил заведомо безнадежные попытки закрыть переполненный чемодан и занялся упаковкой этюдника.
Дан продолжал расспрашивать:
— А почему это Медицинский Центр, коль скоро он решил, так сказать, оздоровить своих пациентов, избирает для этой благородной цели какой-то неизвестный приют у черта на куличках, аж в Северных Горах? И отчего это они выставляют тебя туда сейчас, в середине весны? Да и весны такой сырой, промозглой я давно не припомню. Какого дьявола там сейчас делать? Сидеть в шезлонге под пледом и пить горячее молоко?
— Прелесть какая, Дан, ты только подумай: сидеть в шезлонге на веранде, укутавшись в уютный пушистый плед, вдыхать морозный искрящийся воздух, смотреть на голубые елки, на синие тени в белой долине, слушать перезвон капели на солнечной стороне… И пить горячее молоко! С пенками и клубничным джемом! Не-ет, решено, еду немедленно!
Дан заявил:
— Я бы на твоем месте не поехал. Это, наконец, унизительно: наши бравые эскулапы дали команду, а ты, как оловянный солдатик, — всегда готов…
Тиль перебил:
— Прости, но я не глава Союза Творцов и даже не вхожу в Совет Десяти. Мне как-то не приходится капризничать. Подлечиться действительно надо, такая вот возможность выпала, а в санаторном управлении, особенно в сезон, сам знаешь, что творится…
Но Дан не унимался:
— А это… приглашение? Что это такое? Ты же художник, Творец, мастер светотени и повелитель перспектив! Ты что, не видишь? Фи, пакость, дешевка, дурновкусие…
Он швырнул пластинку, сверкнувшую алыми искрами. Тиль молча пожал плечами и принялся перебирать кисти, откладывая те, что по неуловимым признакам ему подходили. Так опытный дуэлянт безошибочно выбирает надежный клинок из целой груды вроде бы одинаковых шпаг.
Дан минуту наблюдал за другом.
— И наконец… чтоб я поехал куда бы то ни было в компании с Ядроном…
— А это ты с чего взял?! — с невольным и неподдельным ужасом воскликнул Тиль. Имя чудовищного склочника и легендарного интригана, который имел наглость называть себя романистом, приводило любого посвященного именно в ужас.
