Всё, школа закончилась. Завтра выпускной.
Чувства странные. Не то, что я без ума люблю школу и, как теперь обходиться без неё, не представляю. Но вот уже одиннадцать лет она была обязательной составляющей моей жизни и вдруг — её больше нет.
Хотя не думаю, что моя реальность как-то кардинально изменится. Если поступлю в вуз, вообще распорядок останется тем же: встаёшь утром, завтракаешь, умываешься и идёшь учиться. Только место другое и люди вокруг другие — учителя, одноклассники. Точнее, преподаватели и однокурсники. И Вишни не будет рядом.
Вряд ли мы с ней и дальше двинем вместе. Она собирается куда-нибудь на управление — в менеджеры. А я…
До сих пор не могу сделать окончательный выбор. Скорее всего пойду куда-то на филологию. А может… может, в политехнический на строительный.
Хотя последнее — точно нет. Шутка.
Какого-то особого предвыпускного торжественного настроя у меня нет, есть только немножко смятения перед: «А что дальше?» Но в этом наверняка ничего особенного.
Дома сидеть не хочется. У Вишни — свидание. Она по-прежнему время от времени вздыхает по своему недосягаемому Нестерову, но в монастырь уходить не собирается. Двоюродная сестра познакомила её с каким-то мальчиком, и вот сегодня они первый раз встречаются без посторонних, один на один. Я тоже одна. Брожу по городу без определённого направления и цели — куда ноги понесут.
Как раз оказываюсь возле остановки, когда подъезжает троллейбус, почти пустой. Заскакиваю в него, устраиваюсь на сдвоенном сиденье в конце салона, еду. Просто еду, на автомате отсчитывая остановки: первая, вторая, третья. Пассажиры набираются медленно, заходят по одному, по двое. Четвёртая.
Осторожно! Двери закрываются! А я отворачиваюсь к окну.
Всего на секунду наши взгляды встречаются и тут же безучастно расходятся в разные стороны. А к чему рассматривать посторонних?
Но, может, я и ошиблась. Не хочу убеждаться, ни в том, ни в обратном. Выравниваю сбившееся дыхание, внимательно рассматриваю улицу за окном. Во всяком случае, это взаимно — сделать вид, будто не заметили, не разглядели, не узнали.
— Привет! — раздаётся совсем близко, и кто-то плюхается на соседнее кресло.
На самом деле не «кто-то», я точно знаю, что он. Ещё и голос в подтверждение. И то, как он себя ведёт. И абсолютно дурацкий вопрос:
— Это действительно ты?
— Неа, — отвечаю, глядя вперёд. — Не я. Даже ничего общего.
Он щурит бутылочного цвета глаза, морщит нос и мелко кивает:
— Заметно.
Не выдерживаю, поворачиваюсь, тыкаю локтем ему в бок.
— Что значит «заметно»?
Мир с умным видом констатирует:
— Ты изменилась.
— Ага, — соглашаюсь. — Больше не навязываюсь и не цепляюсь, как утопающий за соломинку. И вообще, завтра у меня выпускной.
— Ну-у, совсем большая! Поздравляю.
Снова хочется ткнуть его локтем в бок, но вместо этого улыбаюсь, как идиотка. И он лыбится.
Это только с ним подобное возможно: не видеться целый год, а потом, случайно встретившись, вести себя так, будто расстались только вчера, и легкомысленно болтать, пряча за глупостями самое важное.
Наверное, любой другой на его месте спросил бы: «Как дела?» Но он по-прежнему не любой другой. К тому же он уже спрашивал об этом, когда действительно было нужно, а больше никто не догадался. А сейчас…
Да всё у меня нормально.
Я живу с мамой, папа живёт со своей Юлей. Мы с ним общаемся понемногу, а мама до сих пор не желает его видеть, слышать, даже говорить о нём не желает. И, по-моему, всё ещё любит.
Раньше я не верила, что бывает такая любовь. С юности и надолго, несмотря на безответность, боль, предательство. Я бы так не смогла. Наверное.
— Ты куда-то по делу едешь? — интересуется Мир.
— Не. Просто гуляю.
— Одна?
— Почему же? — показываю на него. — А ты?
— Тогда выходим?
Троллейбус замедляет ход перед очередной остановкой. Не успеваю определить, какой.
— Здесь?
— А не всё ли равно, где?
Пожимаю плечами.
— Да без разницы.
Срываемся с места. Мир выскакивает из троллейбуса первым, как порядочный, протягивает мне руку, и я, не задумываясь, хватаюсь за неё, шагая с подножки на тротуар. Чувствую жар его пальцев. Всего мгновение. Он сразу отпускает мою ладонь, отворачивается, чтобы посмотреть по сторонам.
— Куда дальше?
Тоже оглядываюсь, замечаю зелёную массу деревьев, машу рукой.
— Туда.
Он соглашается, не раздумывая. Идём. У него руки в карманах брюк, а я держусь за перекинутый через плечо ремешок сумки.
Сразу за воротами у начала широкой аллеи стоит ларёк — переднее стекло обвешано ценниками, а боковые рекламными плакатами с продукцией, и по ним становится ясно, что тут продаётся.
— Хочешь мороженого? — интересуется Мир.
Киваю. Останавливаемся перед ларьком. Мир выбирает фисташковое, а я — клубника-банан. Надо же, у него даже мороженое под цвет глаз! Вообще-то я тоже хотела фисташковое, но решила не повторять за ним. Вот ещё!
Только успеваю разорвать упаковку и едва попробовать, а он предлагает:
— Меняемся?
И смотрит невинно-простодушным взглядом.
— Но я уже надкусила, — сообщаю и слышу в ответ:
— Ну и что?
Забираю у него фисташковый рожок и протягиваю ему свой, двухцветный, розово-жёлтый. Мир обхватывает его пальцами, поворачивает к себе как раз немного надкушенным краем и прикасается губами именно к тому самому месту. А я смотрю, как заворожённая, и, кажется, кажется…
