Приятно ощущать опустошённость чресел,
любимую к такси с поклоном проводив,
и после вспоминать, сжимая ручки кресел,
весь перечень её лишь мне доступных див.
Любимая, ты сон, ты музыка Эллады,
ты лёгкий ветерок у кипрских берегов,
Ты ликованье дня, ты шелест звездопада,
ты клад из кладовой хтонических богов.
Москва сейчас заснёт. Все реже шум моторов,
все больше он похож на плеск Эгейских волн.
Эфебы вышли в ночь и чертят вдоль заборов :
"AC/DC", "Спартак", "Жиды и чурки - вон!"
Речь плебса ныне - смесь шакальих гнусных криков
и рёва на убой ведомого скота.
Грядут на Третий Рим двунадесять языков -
и эти трусы вмиг откроют им врата.
Рим опозорен, в грязь повержены знамёна -
наш храбрый Леонид к мидянам в тыл полез.
О Вар! О Леонид! Верни мне легионы!
Молчит Афганистан, как Тевтобургский лес.
Но плебсу наплевать на бедствия державы,
он жаждет зрелищ, игр и денежных раздач,
печной горшок ему дороже римской славы
и лупанар важней военных неудач.
Я вглядываюсь в темь, в Татарскую пустыню,
простершуюся за Московской кольцевой.
О чем-то голосит под окнами моими
напившийся вина сосед-мастеровой.
Поёт он о любви хорошенькой рабыни,
герой-кентурион предмет её забот:
она твердит, что ей покоя нет отныне
и что защитный плащ с ума её сведет.
Сменяются вожди, законы и кумиры,
границы грозных царств сметает ужас толп,
и лишь одна Любовь от сотворенья мира
незыблемо строит и высится, как столп.
О миродержец Пан! Сей скипетр драгоценный -
великий столп Любви - сжимает длань твоя,
и если он падёт, что станет со Вселенной,
куда исчезнут смысл и радость бытия?
Любимая, прости, ведь я задумал оду,
я именем твоим хотел остановить
мгновенье, я хотел трем грациям в угоду
тугою сетью слов твой облик уловить.
Я нёс к твоим стопам гранёные алмазы
метафор, тропов, рифм, эпитетов, эмблем.
Увы и ах! Мои священные экстазы
опять попали в плен сиюминутных тем.
Опять курился зря мой жертвенник ликейский,
я гимна в честь твою опять не написал -
я грешен пред гобой, но этот грех злодейский
клянется замолить твой преданный вассал.
