Представьте себе океан, многослойную живую кожу планеты. Наверху, на освещенных солнцем отмелях, где гуляют волны и ветер, каждое существо либо хищник, либо добыча. Это мир вечной борьбы: здесь лязгают зубы, и ленивый кровоток жертвы настораживает охотника. Но глубоко внизу, куда не достигают бури, царит покой, и громадные косяки путешествуют в мире. Смерть берет свое и здесь, но жертв сравнительно немного.
Теперь посмотрите на мир, в котором мы живем, на необъятный океан, ночи с редкими островками жизни – планетами и космическими поселениями Тысячи Солнц. Здесь тоже есть свои отмели, а солнцем служит двор в Мандале, за свет, тепло и привилегии которого неустанно сражаются Дулу. И свои глубины, где живут, работают, любят и развлекаются миллиарды свободных Поллои.
Да, борьба и страдание существуют и в Тысяче Солнц, ибо борьба есть неотъемлемое свойство человеческой природы. Мы долго и с переменным успехом искали пути ее ограничения. Понадобился гений Джаспара Аркада и его последователей, чтобы учредить закон, на котором с тех пор и зиждется Панархия: Дулу в обмен на власть и привилегии должны забыть о мире.
Магистр Лемель шо-Харрис
Гностор афористической универсалии
Элайонская Академия, Геллас Прим. 879 г. н. э.
Двор – это место, где радость видна всем, но фальшива, горести же невидимы, но истинны.
Мадам де Мептенон, ок. 500 г. до Исхода.
Бори втолкнул низложенного Панарха в темное помещение, прошипел: «Тихо!» и закрыл дверь. Геласаар услышал, как сработал замок, и стал спиной к двери, приучая глаза к темноте.
Плотная грубая ткань джиркаш-юлюта – должарианского тюремного одеяния, в которое обрядил его бори, – почти не защищала от стоявшего здесь холода. Впереди забрезжили очертания какой-то фигуры, и Панарх осторожно двинулся к ней. В его робу был вшит всего лишь пенопласт, а не тяжелый иридий, предназначенный для преступников-должарианцев, но при стандартных полутора «же», установленных на «Кулаке Должара», и это весьма успешно сковывало движения. Ощутимое лишение для человека, привыкшего к нормальной силе тяжести, – иного и не мог изобрести народ, живущий в условиях жестокой гравитации Должара.
Не прошло и недели, а Геласаар уже почувствовал на себе действие повышенной тяжести – что же будет, когда они наконец доберутся до Геенны? «Вряд ли это так важно», – с иронической улыбкой подумал Панарх. Изоляты, отправленные туда органами его правосудия, быстро решат эту проблему.
Он остановился – перед ним скалился череп, подвешенный над длинным, высоким резным столом меж двух массивных свечей, издающих легкий запах мертвечины. Панарх, вздрогнув, понял, что находится в Тайной Палате.
Он задумался над тем, что бы это могло означать, и ему само собой вспомнилось должарианское название этого места: Хурреашу и-Дол. Это можно перевести примерно как «Незримое присутствие Дола», хотя первое слово вообще непереводимо. Для всех, кроме должарианцев, вход в этот культовый центр власти Аватара равносилен смертному приговору. Но бори – секретарь Анариса. Неужели Анарис вздумал лишить Панарха жизни здесь и сейчас, а не везти на Геенну, как повелел его отец?
Дверь зашипела, открываясь, и закрылась вновь. Перед Панархом стоял Анарис рахал-Джерроди, сын Эсабиана Должарского.
Геласаар откинул капюшон своей робы и ощутил странную смесь эмоций в молодом человеке: тот держался свободно, но взгляд выдавал настороженность.
– Вижу, с дедушкой вы уже познакомились, – сказал Анарис.
Панарх кивнул. Вот, значит, как это задумано. Ирония сделалась излюбленным средством защиты Анариса во время его заложничества в Мандале. Непонятно только, почему он выбрал эту комнату. Что это – окончательная победа его должарианской натуры или страх, как бы панархистское воспитание не возобладало?
– У нас как-то не нашлось темы для разговора, – ответил Панарх.
Анарис коротко рассмеялся и положил руки на алтарь, глядя на череп отца своего отца.
– Он ни с кем не разговаривает, но многие тем не менее боятся его голоса. – Ирония в тоне Анариса слышалась теперь еще явственнее. – Даже мой отец почти не заходит сюда, разве что для исполнения обязательных ритуалов – особенно теперь, когда он официально признал меня наследником.
«Ага, значит, не страх смерти, а тайна, вызванная религиозным страхом».
И Анарис теперь наследник! Уже не рахал-Джерроди, но ахриш-Эсабиан, приобщенный к наследственному духу. Для Геласаара в этом заключалась и опасность, и счастливая случайность.
Анарис отошел от алтаря – в линии его плеч ощущалось напряжение, сапоги твердо ступали по мозаичному полу. Он повернулся лицом к Геласаару:
– Но не мне говорить вам о необходимости ритуала, каким бы пустым он ни был. Мы – и панархисты, и должарианцы – в равной мере используем ритуал как инструмент государственности.
Геласаар расслышал в тоне молодого наследника горечь, почти обвинение. Уроки в колледже Архетипа и Ритуала показали Анарису, как много значит символика, другие факторы жизни на Артелионе избавили его от должарианских суеверий.
«Но мы ничем не сумели заполнить образовавшуюся в нем пустоту».
– Это путешествие представляет собой заключительный ритуал власти. Только в конце его, когда я договорюсь с обитателями Геенны и ваша судьба свершится, власть окончательно перейдет от Артелиона к Должару.
![«Специальная служба» к вашим услугам [Справочная]](/storage/book-covers/57/57639b280dde95905f44664d1d3a87f202024fcc.jpg)
