«Последний дождь — уже почти не дождь.
Смотри, как просто в нем найти покой.
И если верить в то, что завтра будет новый день,
Тогда совсем легко…»
Борис Гребенщиков
п о й д о ж д и к — с л е п о й д о ж д и к — с л е п о й д о ж д и к — с л е п о й д о ж д
Каждый день своей жизни граф Томо убегал из замка, валялся на травах и разглядывал их в лупу. Стеклышко, округлое с двух боков и гладкое как каштан, легко умещалось в ладони. Его можно было спрятать, просто зажав в кулак. Еще лупа нравилась графу Томо тем, что ее можно было заложить за ленту шляпы, тогда голубой атлас натягивался, повторяя форму лупы, и вокруг этого твердого бугра собирались солнышком морщинки.
Граф Томо смеялся, пугал огромным глазом, через лупу, мелких обитателей травы. Загадочные муравьи пробивались через липкие тела тли, божьи коровка бежевой каплей робко стекала вверх по стеблю. Никому из них не было никакого дела до графа Томо. Он и не обижался на них.
Маленькая сиреневая пушинка заплясала в воздухе. Граф Томо спрятал лупу в карман, застегнул его на прозрачную пластмассовую пуговицу и, глубоко вздохнув, замер, глядя на бабочку. Он потихоньку стал выпускать воздух из ноздрей.
— Вот ты где, — услышал он над собой голос Дамы Амстер и от неожиданности выдохнул весь воздух разом. — А вот я скажу твоим, где ты, — продолжала Дама. — А они что скажут? И здесь, и далеко от замка, и один, и на травах… Влетит!
«Ох, влетит!» — подумал Томо и приготовился виновато поднять глаза на Даму Амстер, чтобы смягчить ее сердце. Но тут она тенью рухнула на него, поймав в распутавшиеся из прически волосы рыжую шкуру солнца.
— М-м-м! М-м-м-м! — только и смог сказать граф Томо, вырывая из плена Дамы Амстер свои губы. Но напрасно. Ему удалось высвободить только свое тело — ценой двух крючков и ленты. Они боролись еще несколько минут, граф Томо отбивался как мог, но Дама Амстер поймала его нижнюю губу в капкан своих острых зубов.
Они застыли на четвереньках, как бойцовские псы, сцепившись ртами. Граф Томо тяжело дышал и поскуливал от страха, ему было больно. Дама Амстер тихо и довольно рычала, сжимая челюсти все крепче. Губа графа Томо была оттянута вбок, по подбородку что-то потекло. Томо зажмурился от боли и ярости. Он протянул руку и сделал самую тупую вещь — ущипнул Даму Амстер за сосок груди, вывалившейся из-за выреза платья. Дама взвизгнула и от неожиданности прокусила губу Томо насквозь.
Она сразу отпрянула, испуганно вытирая кровь с лица.
Графу Томо вначале показалось, что губу ему откусили начисто. Потом он осторожно потрогал онемевшее лицо и немного успокоился. А посмотрев на ладонь, всю в капельках-полосках крвои, судорожно всхлипнул. Его затошнило. Пошатываясь, граф Томо встал, прошел мимо Дамы Амстер и нетвердой походкой направился к дому.
Взявшись за деревянную ручку двери, вырезанную в форме огромной птичьей лапы, граф Томо представил, какую реакцию вызовет его появление. Паника, гнев плюс жалость, удивление плюс ненужные хлопоты, врач, которого найдут в погребе, пьяного… Граф Томо приготовился заплакать и, толкнув дверь, вступил в прохладную полутьму.
т е н е ц п о к и д а е т г н е з д о — п т е н е ц п о к и д а е т г н е з д о — п т е н е
Томо не любил смотреться в зеркала. Но графу было непозволительно игнорировать абсолютную поверхность зеркал. Поэтому Томо иногда вглядывался в свои отражения, если нельзя было этого избежать. Избегать было непозволительно.
Он видел смуглое лицо с глубокими глазами и слишком — да-да, слишком припухлой нижней губой. Еще остались белые следы, ряд маленьких оспинок, протянувшийся от острого подбородка к щеке…
Для графского отпрыска было уже непозволительным целыми днями пропадать в окрестных лесах и полях, среди оврагов, ручьев и каменных россыпей. Но несмотря на свои двадцать два года, граф Томо сторонился людей, и особенно Дам — и это усугубилось после того случая, который произошел три года назад, с Дамой Амстер. Кроме того, Дамы уже не воспитывали, а соблазняли его. Темные взгляды Дам, живущих в замке Томо, пугали его. Дама Амстер (замужняя, кстати, Дама) навсегда отбила у графа интерес к поцелуям, и он так и не овладел этим искусством. Граф Томо ощущал предназначение своего тела и тяготился им.
Убегая в дальние ущелья, он включал плейер и слушал песни бродячего певца Бэга, пил глазами зелень листвы, до опьянения заполнял легкие запахами леса, земли и реки, и звук собственного дыхания казался Томо тоже каким-то зеленым.
…Граф Томо влез в малинник. Кусты окружали его со всех сторон. Он сел на тихую землю и стал собирать ягоды, попеременно то левой, то правой рукой отправляя их в рот. Слушая свое непозволительно зеленое дыхание. Радуясь новым царапинам на пальцах.
Чьи-то быстрые шаги совсем рядом насторожили графа Томо. Он замер, незаметный в колючих зарослях.
Человек, которого он разглядел сквозь ветки и листья, бежал, громко дышал и размахивал руками. Вдруг он остановился, расхохотался, сгибаясь пополам и держась ладонями за бедра в узких кожаных штанах. Потом внимательно поглядел по сторонам и, улыбаясь во весь рот, медленно и важно пошел прочь.
