Берязев Владимир Алексеевич родился в городе Прокопьевске (Кемеровская обл.) в 1959 году. Автор нескольких лирических сборников. Главный редактор журнала “Сибирские огни”. Живет в Новосибирске.
Владимир Берязев
*
ИЗ ДИКОГО КАМНЯ
* *
*
Вдоль Нарымского края я ехал осеннею мглой,
Обь свои берега вышивала морозной иглой.
Над стальною водою кружили снежинок рои
И вели за ледовую власть затяжные бои.
По Могильному мысу на волю — из плена болот,
По мобильному зову к любимой летит Ланцелот.
Ах, куда мне до этого рыцаря, скоро зима,
На кудыкину гору пора, где тюрьма да сума.
Там олонецкий старец грустит на проклятом яру,
Там пытаются продемонстрировать смерть на миру
Добровольцы седые призыва советских времён,
А бойцы молодые слагают обрывки знамён
У подножия века, где накрепко погребены
И невинные души, и мощи великой страны.
И уже на стремнине то место, где в лютой ночи
Пели ангелы жертвам и черпали смерть палачи.
* *
*
Где струился дымок папирос
беломорно и позднесоветско,
я из дикого камня пророс
на окраине Старокузнецка.
Не казни меня, снежная зыбь,
безъязыкою мглой первородства,
дай протиснуться, вытянуть, выпь…
выпить досуха муку немотства.
Заикается даже вода,
пока речи не соткана сила,
пока алою влагой стыда
душу живу до дна не омыло.
Лейся, родина, музыку дли
по излучинам тьмы бесполезной,
горна горлом — из чёрной земли,
глыбы угольной, жилы железной.
Лейся, родина, чтобы успеть
нам бессмертью посильную лепту
донести: или песню допеть,
или души омыть для молебну…
Корни крови пронижут гроба,
воскрешая истлевшие лица,
и польёт, голуба-голуба,
из очей их живая водица.
Поезд Абакан — Москва
* *
*
Пузатая луковица золотистая
размером с кулак
катается в эмалированной чашке, слегка потрескивая,
не стискивай сердце нежностью, милая,
это прощанья знак
или просьба прощенья, что лезвием начертала Лесбия.
Удостой меня милости посередь Великого поста,
уже не до страсти-ревности, не до раскатов огненных:
как я люблю, когда улыбаются тихие твои уста,
львиною ленью в ласковых иероглифах…
Белое тело капусты, оливы ток,
печь духовая веет овсяной сутью, идеже хощет,
храм за окном в круговерти снежной, и мартовский кровоток
душу, как рубаху льняную, в полынье полощет.
Скоро-скоро, родная, и солнце вылупится, и горелуковая шелуха
золото и смирну отдаст для воскресной славы,
и поплывут на Восток куполоподобные облака
средь колокольного неба — царственно и многоглаво.
* *
*
На перемену погоды
Грянули хоры ворон,
Словно бы марши свободы
Взмыли во мгле похорон,
Словно февральские кроны
Прянули жестью листвы,
И на пустые перроны
Пали пласты синевы.
ЭтоПрощанье славянки
Ангела вывел фагот,
Это парадные склянки
Рында “Варяга” поёт.
В лютом мороза предместье,
Где я победу ковал,
Здравствуй, луча перекрестье,
Влага, что бьёт наповал!
Сад камней
Александру Родионову,
писателю и краеведу
В застуженном буранном Барнауле,
где в старом доме на скрипучем стуле
гарцует хитромудрый Родион,
я выяснил, что время обратимо,
когда любовью плавится рутина
и мрамору велит Девкалион
стать плотью духа...
Истина на срезе,
во чреве числ, в борении поэзий,
где поперёк потока — меч и луч,
тогда прозрачна яшма с турмалином,
тогда нефрит в родне с аквамарином
и сердолик мой, как слеза, горюч.
В саду камней, где кровью самоцветов
пронизан сон вопросов и ответов,
где до сих пор присутствует Эдем,
мне Родион, привратник и хранитель,
всё говорит про тихую обитель —
мерцалище решённых теорем.
Буран гудёт, край крыши завихряя...
Я, Геродот пред образом Алтая,
смотрю через текучий минерал
на Древо Жизни — крону Бай-Терека,
его листва — завет иного века,
где никогда никто не умирал.
Музей заброшенных секретов
Забужко Оксана Стефановна родилась в Луцке, закончила философский факультет и аспирантуру по эстетике Киевского университета им. Шевченко. Поэтесса, прозаик, эссеист, культуролог. Автор книг: «Полевые исследования украинского секса» (1996), «Сестра, сестра» (2003), «Notre Dame d’Ukraine. Украинка в конфликте мифологий» (2007), «Музей заброшенных секретов» (2010) и др. Книги переведены на 15 языков мира, «Музей...» названа в Украине Книгой года – 2010. Награды: Global Commitment Foundation Poetry Prize (1997), премия Международного фонда Антоновичей (2008), орден Княгини Ольги (2009) и др.
В переводе на русский изданы: роман «Полевые исследования украинского секса», повести «Девочки» и «Инопланетянка», а также рассказы в переводе Е. Мариничевой. Живет в Киеве. В «Новом мире» печатается впервые.
ОКСАНА ЗАБУЖКО
*
МУЗЕЙ ЗАБРОШЕННЫХ СЕКРЕТОВ
Главы из книги
Зал 1. «ВОТ!!!»
Затем наступает время фотографий. Черно-белые, выгоревшие до цвета сепии, карамельно-коричневые, некоторые на плотной, тисненой, как вафли, фотобумаге с беленькими зубчиками по краям, напоминающими кружевной ободок школьного воротничка, — докодаковская эпоха, эпоха холодной войны и отечественных фотоматериалов, как и вообще всего отечественного, хотя у женщин на снимках такие же высотные пирожки шиньонов, этих дурацких накладок из мертвых (а то, наверное, и чужих, фу, какая гадость!) волос, и одеты они в такие же неуклюже-прямоугольные, лубяные на вид платьица, как дамы в фильмах Энди Уорхола или, скажем, Анук Эме в «8 1/2» (эту, по крайней мере, они могли видеть, хотя бы теоретически — могли выстоять пятичасовую очередь в фестивальной давке и прорваться все-таки в зал, мокрые и счастливые, со сбитыми набекрень шиньонами и разноцветно-темными подковами подмышек, — под белые нейлоновые блузки надевалось цветное, отечественное, конечно же, белье, — у кого что было получше: голубое, розовое, сиреневое, но белья на фото не разглядеть, и те влажные подковы и запах тех очередей — еще не знакомых с дезодорантами, зато густо напудренных, надушенных каким-нибудь «Индийским сандалом» ф-ки «Красная Москва» или, в лучшем случае, польским, таким же томно-сладким «Bycѕ moze...», — ведущими в разноголосом хоре запахов жаркого, потного женского тела, — уже не подлежат реставрации, — на снимках же, нарядные и свежепричесанные, они вполне сходят за современниц Анук Эме, никакого железного занавеса отсюда, с расстояния сорока лет, уже не видно...). Знаешь, о чем я подумала? Женщины вообще меньше подвержены ломкам политического климата — они натягивают капроновые чулки, а потом и дефицитные колготки и сосредоточенно разглаживают их на ноге, совершенно не считаясь ни с убийством Кеннеди, ни с танками в Праге, и поэтому на самом деле лицо страны определяют мужчины — по крайней мере, той страны, которая была. Помнишь, какие они тогда носили шапки? Такие одинаковые, как униформа, меховые кубы-ушанки? «Пыжиковые», ага, вот как они назывались, — по-военному выстроенные в ряд, молчаливо чернеющие «пыжики» на трибуне Мавзолея 7 ноября, почему-то в этот день всегда лупил дождь, еще и со снегом, словно сама природа погружалась в траур, а когда колонна людей равнялась с правительственной трибуной — на демонстрантов, как капо на заключенных, нервно орали распорядители по бокам колонны, — идти полагалось без зонтиков, прямо под снегом, чтобы не портить картинку в телевизоре, — цветных телевизоров тоже ведь еще не было, не успевала отечественная промышленность настолько догнать Запад, — да нет, были, возражаешь ты, уже в семидесятые, — не диковинка, а только дефицит, да и дорогущие ж были, зараза... Ладно, давай дальше — вот этот суровый карапуз в пинетках с помпонами, это что, тоже ты?.. А на коленях тебя держит кто — бабушка Лина?.. (Что-то странное есть в этом снимке, зацепистое, не оторвешься, — может, потому, что женщина, как раз в момент, когда фотограф щелкнул затвором аппарата, опустила глаза на малыша, с тем озабоченным и в то же время просветленным лицом, с каким все женщины мира берут на руки младенцев, все равно, своих или чужих, — и мы, по эту сторону объектива, остались ждать, пока она снова поднимет на нас глаза: эффект, если всматриваться дольше, довольно неприятный, особенно когда знаешь, что этой женщины уже ...надцать лет как нет на свете, и нам уже никогда не узнать, какими именно глазами она бы на нас сейчас взглянула...)
