Не покоряйтесь никому, за исключением короля и кардинала. Лишь мужеством – вы слышите, только лишь мужеством! – дворянин в наши дни может пробить себе путь. Кто дрогнет хоть на мгновение, возможно, упустит случай, что именно в этот миг предоставляла ему фортуна.
А. Дюма[1]
Посреди дороги стояла корова.
– Ну, и что теперь делать? – спросил с заднего сиденья Женька. – Посигналь ей.
Никита посигналил. Животное даже не повернуло головы. Это была прекрасная нормандская корова, со светлой шкурой в желтоватых подпалинах, покрытой большими темно-шоколадными пятнами. На мохнатом ухе имелась желтая бирка с непонятными мелкими буковками и крупно написанным номером: «5023». Корова лениво помахивала хвостом и иногда делала движение челюстью, что символизировало глубокий дзен и пофигизм по отношению ко всему окружающему миру.
– Давай ее объедем, – предложила Ольга.
– С какой стороны? По двойной сплошной? И потом ходить, умолять выдать мне шенгенскую визу – простите, пожалуйста, я нарушил правила из-за коровы?
Все синхронно посмотрели сначала на двойную сплошную, затем на обочину, за которой начиналась поросшая ромашками канава. Отличное место, чтобы нарвать полевых цветов, но для объезда – не вариант. Джип, конечно, ее преодолел бы, а вот «Фольксваген Пассат»...
– Ну и что ты предлагаешь? – буркнул Женька.
– Покурить. – Никита опустил боковое стекло, вытащил из нагрудного кармана рубашки пачку «Данхилла», зажигалку и задымил. Корова стояла.
– А может, выйти и ее прогнать? – немного неуверенно предложила Ольга.
Никита пожал плечами.
– Иди.
– Ага, сейчас. – Ольга поглубже закопалась в ворох карт. – Кто тут мужчина?
– Вопрос неправильно поставлен. Кто тут настолько сумасшедший, чтобы пытаться вручную сдвинуть с места эту Зорьку?
– Слушай, Ник, ну хватит уже, – поморщился Женя, разгоняя рукой табачный дым, который, несмотря на открытое окно, все же лез в салон. Женька не курил и не любил находиться рядом с теми, кто это делает. – Понятно, что на дорогу к ней никто не попрется. А если ее подруги нами заинтересуются?
На поле, откуда, несомненно, и прибыла корова 5023, паслись ее товарки – пятнистые, палевые, светло-бежевые, словом, очень красивые буренки, если не подходить к ним близко. Вообще-то поле было огорожено столбами с натянутой между ними колючей проволокой, но в одном месте она оказалась порвана. Корова это сделала или нет – неизвестно, на самом жвачном следов форсирования забора не наблюдалось. Остальное стадо интереса к выходу за пределы пастбища не выказывало.
– Трусов родила наша планета! – пафосно провозгласила Ольга, из чего можно было заключить, что это цитата.
– Слушай, я коров только на картинках обычно вижу, – беззаботно откликнулся Никита.
– Или на прилавке, – поддержал его Женька. – А тут, понимаешь... рога и копыта.
– Она такая ми-иленькая, – протянула Ольга. – Смотрите, какие глазки.
– Ага, – сказал Женька, – подозрительные.
Никита щелчком отправил окурок в полет и снова просигналил. Корова не реагировала.
– Ну и что, мы так и будем тут стоять?
– Оль, я ее давить не стану. За это наверняка полагается штраф. Не считая того, что мы не в той весовой категории и тушу переехать не сможем.
– Во, смотри, еще одна идет, – сказал Женя. – Эта безрогая.
Корова номер 8945, еще более пятнистая, чем 5023, подошла поближе к забору и уставилась на машину. Колорита сцене добавлял прилепленный тут же на проволоку рекламный плакат с изображенным на нем бесшабашным мотоциклистом и надписью «Moto Cross: Millieres, CHPT. De Normandie». Мотоциклист изгибался в немыслимом прыжке, корова 8945 потряхивала ушами.
– Ник, ну, может, черт с ней, с двойной сплошной?
– Оль, Шенген. Три злостных нарушения – и гуляйте, товарищ Малиновский.
– А ты уже набрал?
– Одно. В прошлом году, в Испании. Превысил.
– Местный едет, – сообщил Женька, который все замечал.
По встречной рулил раздолбанный французский аналог «уазика», перемещавшийся с достойной скоростью где-то около сорока километров в час. Проехав мимо коровы и застрявшего перед ней «Пассата», облезлая машинка отрулила еще метров пятьдесят, а потом притормозила и сдала назад. Женька опустил стекло со своей стороны и, когда «уазик», оказавшийся на самом деле «Ситроеном», поравнялся с ними, поздоровался.
– Проблемы? – спросил водитель, мужик лет сорока пяти в лихой кепке набекрень.
– Да. – Женька трагическим жестом указал на корову.
Француз засмеялся, сдал еще назад, вылез и, нимало не смущаясь, в буквальном смысле взял быка за рога – то есть ухватил корову за равнодушную башку и повернул вбок, а потом еще и пинка дал. 5023-я лениво развернулась; француз шлепнул ее по бежевому заду, придавая ускорение. Корова повздыхала и убрела в ромашки.
– Allez-y! Allez-y![2] – замахал добрый самаритянин.
Никита тронул с места и гаркнул в окошко:
– Спасибо!
Француз, смеясь, добавил:
– Muus vaot eune crache sus la banette qu’eune vaque juqui sus l’fait![3] – и пошел обратно к своей машине.
– Что он сказал? – спросила Ольга.
– Пожелал нам счастливого пути, – неуверенно объяснил Женя. Честно говоря, во Франции он не понимал и половины из того, что ему говорили, а ведь в институте был лучшим на курсе. Языковая практика с той поры подзабылась, а реальность оказалась сильно расцвеченной диалектами.
