Самолет с гулом летел сквозь южную ночь. Звезды — здесь они гораздо крупнее, чем в Европе, — метали снопы света. Внизу лежала непроницаемая тьма, и что было под ней: море или уже суша — пассажиры еще не знали.
Внезапно мрак раскололо яркое сияние. Казалось, что в спящей пустыне мощные прожекторы озарили усеянное алмазами огромное поле, а среди него — сказочный дворец со множеством светящихся окон.
— Александрия, — невозмутимо произнес спокойный голос, вернув к действительности тех пассажиров, которым начало казаться, будто перед ними сцена из «Тысячи и одной ночи».
— Какое сияние, — изумился кто-то рядом, — совершенно неправдоподобное!
— Это из-за особенностей здешнего воздуха, — ответил человек, говоривший невозмутимым голосом, и закрыл глаза.
Петер Борхард посмотрел на него неодобрительно и снова отвернулся к окну. Сосед уже спал с недовольным выражением лица.
Они снова летели над темнотой, но теперь у нее было название: Египет.
Там, внизу, лежала страна фараонов, протекал легендарный Нил, возвышались пирамиды, дремал загадочный сфинкс. Там жили еще потомки людей, принадлежавших к первым создателям человеческой культуры.
В Каире Петера Борхарда встретил египтянин. Еще не рассвело, они ехали в машине по пустынным улицам. По широким мостовым они мчались мимо высоких домов со спящими окнами, мимо реки, мимо пальм, освещенных фонарями… Наконец машина завернула в парк и остановилась перед лестницей.
— Первую ночь ты проведешь у подножия пирамид.
— До завтра…
— Вернее, до сегодня. Уже пятый час.
Петер вышел на балкон своей комнаты. Первым звуком, который донесся до его слуха со стороны древних могил, было пение петуха: «Проснитесь, живые, а мертвые пусть спят». Громко стрекотали цикады.
Было по-прежнему темно. Как раскаленные шары, светились звезды Ориона. Вдоль улицы, уходившей вверх, полумесяцем вытянулись фонари. За ними, на фоне звездного неба, вырисовывалась огромная конусообразная тень. Вначале это были лишь общие очертания, затем они приняли более четкую форму. Но вот звезды померкли, погасли фонари, ночь отступила, теснимая утром, и через несколько, минут поднявшееся над пустыней солнце залило пирамиду Хеопса красным светом.
Несмотря на то что Петер ночь провел в пути, он не чувствовал усталости. Странное возбуждение гнало от него сон. Он спустился в парк. Воздух сохранял еще свежесть сентябрьской ночи, но там, куда падали лучи солнца, уже было тепло. На одной из дорожек, окаймленных густыми обвитыми плющом кустами, эвкалиптами и пальмами, стоял египтянин в широкой длинной, до пят, белой рубахе — галабии. Красный матерчатый пояс охватывал его бедра, красная же феска была сдвинута набок. Вид его был настолько живописен, что казалось, будто он нарядился так только для того, чтобы привлекать внимание иностранцев. На самом деле чувство красоты было ему не чуждо. Откинув голову, он прислушивался к ликующему пению птицы, скрытой в листве дерева.
— Как называется эта птица? — спросил Петер.
— Ямама, — ответил египтянин.
— А что это означает?
— «Благодарю тебя, Аллах». Каждое утро она поет свою благодарственную молитву.
Там, где раньше, когда было темно, полумесяцем поднимались уличные фонари, теперь бежало в гору асфальтированное, в этот час еще пустое шоссе с тротуаром, огражденное белой каменной стеной. Петер зашагал вверх по направлению к пирамиде. Тропический парк скоро остался позади, вокруг уже расстилалась пустыня.
Из впадины, похожей на ущелье, появились две босые женщины в черных платьях, в черных платках и в черных покрывалах, оставлявших открытым лишь небольшой овал лица. На голове они несли широкие плоские корзины из тростника, которые словно парили в воздухе. Женщин окружали детишки в длинных светлых рубахах. Казалось, будто по озеру пустыни плывут черные лебеди с белыми лебедятами. Вдали показался всадник на верблюде и направился к дороге. Больше у края пустыни никого не было.
Наверху, где шоссе переходило в песчаную дорогу, кое-где покрытую камнями, из домика, похожего на постовую будку, вышел человек в черном одеянии[1] с серебристым вышитым поясом и в белом головном уборе.
— Good morning, Sir[2].
Петер Борхард ответил на приветствие и хотел было пройти мимо, но человек обратился к нему по-немецки:
— К вашим услугам, господин граф, — и продолжал по-английски. — Я гид и сопровождаю тех, кто пожелает осмотреть пирамиды.
Тон был совершенно безапелляционный.
— Разве здесь нельзя ходить одному? — осмелился спросить Петер.
— Одному?
Слово прозвучало так, будто он хотел сказать:
«Мне очень жаль, сэр, но я вынужден заметить, что не приличествует джентльмену одному болтаться около пирамид».
Тем не менее Петер нашел в себе мужество отказаться от благосклонно предложенного ему общества гида. Но тот продолжал идти рядом, не теряя надежды соблазнить иностранца.
— Дом короля Фарука, солнечные ладьи, сфинкс… — демонстрировал он свои познания.
— Весьма признателен, но мне действительно хотелось бы побыть одному…
