1
Степан Парамонович сидел в конце кузова пятитонной машины на горбатом сундуке. От сильной тряски вещи с передка сползали, и железная кровать придавила ноги так, что терпенья не хватало. Степан Парамонович все больше поджимал под себя ноги, но кровать все равно их доставала. Это бы еще ничего, все дело было в сынишке — он лежал у Степана Парамоновича на коленях и отчаянно орал, открывая круглый розовый рот. Ему только вчера исполнилось три месяца. «Может, он желает груди»? — тоскливо подумал Степан Парамонович и, хотя понимал, что в такой тряске кормить невозможно, все же крикнул жене.
Елизавета Ивановна Щекотова стояла, крепко вцепившись в крышу кабины и, не отрываясь, глядела вперед. В обе стороны от дороги рос сосновый высокий лес. На старых деревьях, густо обвешанных коричневыми шишками, щелкали крючконосые клесты. Елизавета тревожно оглядывалась по сторонам. От самой станции тянулся лес. Местами он был опутан колючей проволокой, обгорелый, черный, местами изрезан рвами, и казалось, не будет конца этой суровой дороге. До сих пор вся жизнь Елизаветы Ивановны проходила на широких просторах, где землю взглядом не окинешь. А тут?..
Машина ныряла с холма на холм. Неожиданно в низине блеснуло голубое озеро. Над озером кружились утки. Озеро медленно проплывало, кланяясь камышами. Елизавета раздраженно отвернулась. Что ей озеро, если земли, настоящей земли, еще не видно? Выскочил из-за поворота громадный валун. Он величаво повернулся, провожая машину. «Камень да лес, камень да лес», — все больше тревожась, прошептала Елизавета Ивановна.
— Лиза, возьми ребенка!
«Как же здесь жить-то? И дернул чорт уехать! Не жилось в Клиницах…» И вдруг лес расступился, показались блеклые пожелтевшие поля. Они были разрезаны на узкие полосы, словно холсты. И вдоль каждого ряда весело курчавилась верба.
«А ведь это межи!» — удивленно подумала Елизавета. — Степан, посмотри-ка, земля! — не оборачиваясь, крикнула она мужу и тут же добавила. — Деревня!
На бугре показались дома. Сначала деревня была как деревня, дома стояли кучно, но потом они поползли в разные стороны. Только на самой вершине тесно жались друг к другу три домика, словно о чем-то сговариваясь. «Вот так деревня, — удивленно подумала Елизавета. — Какой же дом наш? Уж не тот ли, под зеленой крышей? Да ну, куда его! Вон, дальше, с кирпичным фундаментом, много лучше. В пять окон. Поди-ка, он и есть. И уполномоченная стоит возле. А Степанида уже из окна смотрит. Ох, и дом у нее! Лучше всех домов. Говорила, надо первыми ехать. Вот теперь все дома и порасхватали».
Машина замедлила ход. Уполномоченная райисполкома прыгнула на крыло пятитонки, и дом с кирпичным фундаментом остался позади.
— Товарищ! — перегнулась из кузова Елизавета. — Кому этот дом, с кирпичным низом?
— Школа! — ответила уполномоченная.
— А где же наш дом? Учтите, мой муж — бывший председатель колхоза. Он, наверно, и здесь будет председателем.
— Вот ваш дом!
Весело блестел на солнце чистыми стеклами дом, который ожидал Щекотовых. Позади стояла пристройка. Во дворе, под зонтиком, виднелась цементная труба. «Колодец, наверно», — подумала Елизавета и выпрыгнула из кузова.
— Елизавета! — запоздало крикнул Степан Парамонович, но жена уже скрылась в сенях.
— Давайте ребенка, — протянула руки уполномоченная и привстала на носки.
Степан Парамонович отдал охрипшего сына. «Чортова кровать» — проворчал он, вытаскивая обеими руками омертвевшую ногу.
Елизавета бегала по комнатам. Ей все надо было знать. Как будто дом и неплох: комнаты большие да еще кухня. Экая досада, печь маловата. Вот дома была печь! Недаром русской зовется, хоть впятером завались — выдержит. А это разве печь? Зато плита хороша, с конфорками.
— Все бы ничего, да печь мала, — порывисто обернулась Елизавета.
— Тут все печи такие, — сказала уполномоченная, покачивая ребенка.
— Ну что ж! А мы не желаем под чужой манер жить. — И, хлопнув подолом о голенища кирзовых сапог, Елизавета стала осматривать плиту.
Солнце врывалось в окна, и на желтом крашеном полу лежали две солнечных рамы. Степан Парамонович ходил от окна к окну. В низине протекала узкая река. За ней поднимался пологий холм с одинокой сосной. Под окном прыгали по ольховым веткам маленькие синички. «Такие же и у нас в Ярославской, — подумал Степан Парамонович, — речка похожа на Обнору». Потом он прошел в соседнюю комнату. В углу стояла маленькая изразцовая голландка. Он открыл дверку. Кто-то уже позаботился — в топке уютно потрескивали дрова.
— Спасибо вам, товарищ Синицына, — степенно произнес Щекотов, обращаясь к уполномоченной.
— Рано благодаришь! Сначала пристрой осмотри, — сказала Елизавета.
— А что пристрой? — встревожился Степан Парамонович.
— А посмотри!
Смотреть пошли все. Впереди Елизавета, за ней Синицына и, припадая на правую ногу, Степан Парамонович. Хлев оказался в полном порядке, если не считать выбитого стекла да поломанной кормушки.
— Ну и что? — улыбнулся Щекотов. Ему нравилось, что жена так ревниво присматривается к новому хозяйству.
— А ничего. Еще неизвестно, какой подпол, — и она понеслась обратно в дом. На ходу оглянулась: — Осмотри колодец! — крикнула она мужу и скрылась.
