Морской старик

Дорога идет в гору. Утро. Кругом стройные, высокие ели. Половина апреля. Солнце ярко светит, но снежный покров лежит на погнувшихся ветках почти нетронутый.

Нарты[1], перегибаясь на выбоинах дороги, тихонько поскрипывают. От запряженных собак клубами поднимается пар.

На передней нарте чемоданы, узелки и пачки сушеной рыбы; на задней, если покопаться в меховых одеялах и воротниках, можно найти две головы: детскую, с розовыми щеками, и женскую, с усталым и бледным лицом.

Около первой нарты шагает Гибелька в остроносых сапогах, сшитых из кожи сивуча и шкурки нерпы[2]. На плечах у него ярко-синий кафтан, забранный у поясницы в коротенькую, до колен, меховую юбочку. Голова Гибельки ничем не покрыта, и черные густые волосы, намазанные жиром, блестят.

Гибелька тянет свой воз на подъемах, помогая собакам и покрикивая на них, а на раскатах легко перескакивает через нарту и то с одной, то с другой стороны поддерживает багаж.

У второй нарты – Василий Игнатьевич, кареглазый пожилой мужчина в очках. Одет он неуклюже – в длинные оленьи торбоза[3] и черный полушубок с курчавым воротником. На голове у него огромная с наушниками шапка из меха лисьих лапок.

Собаки тянут изо всех сил, хрипят, то и дело хватая ртом мягкий снег по бокам дороги.

Тайга полна смолистого запаха. Безмолвие, точно путники пробираются по зачарованной стране. Снег искрится и беззвучно осыпается с веток, вздрагивающих навстречу апрельскому солнцу.

– Та-та-та, – подбадривает собак Гибелька.

Василий Игнатьевич только сопит и тяжело шагает около нарты: он управляет ездовыми собаками в первый раз.

Тайга пробуждается от зимнего сна. Хвоя жадно впитывает яркие лучи. Снег, налипший на еловые лапки, в полдень перестает осыпаться и, отяжелев от воды, грузными комьями скользит по зеленым иглам.

Мальчик спит у ног матери.

– Порррр! – протянул Гибелька сигнал к остановке.

Псы не заставили повторять приказ и в то же мгновение улеглись по кромкам дороги, уткнув морды в рыхлый снег.

– Покурить-то на-а-до, – сказал Гибелька. – Шибко тяжело в гору… Скоро на перевал придем.

– Вставай, Митя! – весело крикнул Василий Игнатьевич. – Смотри, какая тайга. Слезай с нарты и разомнись.

Накануне вечером Митю, укутанного в одеяла, посадили у ног матери. Нарта скользила спокойно. Мальчику не хотелось спать, он смотрел на звезды и… не заметил, как уснул.

Митю высвободили из-под одеял, и он, одетый в кухлянку[4] и торбоза, соскочил на дорогу. Он обошел нарту кругом, ощупал длинные, почти четырехметровые полозья шириною всего в ладонь и чуть потолще ее, а также тонкие и высокие копылья[5], которые были притянуты к полозьям ремнями.

Собаки, пристегнутые хомутами на веревочный потяг, казались длинной пестрой лентой.

Гибелька возился около своего передовика. Высокая, худощавая, востроухая, бесхвостая собака, украшенная султаном, выглядела красивой и отличалась от других. Она заглядывала хозяину в глаза и махала обрубком хвоста. Когда Митя присмотрелся, то оказалось, что все нартовые собаки бесхвостые.

– Папа, а зачем собакам хвосты отрубили?

– Чтобы не мешали при езде задней паре, – сказал Василий Игнатьевич. – Если бы собаки не были куцые, то они хватали бы друг друга за хвосты, получалась бы драка, грызня…

В полдень нарты остановились на перевале.

Внизу – широкая долина с лесом и марями[6], а за ней невысокий увал. Тундровая речка, покрытая блестящей наледью, извиваясь, разрезала то марь, то перелесок.

– Теперь скоро на место придем. Сейчас спускаться надо. А может быть, внизу у ключика эвенки есть. Бывают они там. Оленьего мяса достанем. Кушать шибко хочу! Под гору ладно собаки пойдут, только нарту держи. На крутой спуск цепочки поперек полозьев привяжи. А то убьют собаки. Сам-то упадешь в снег – и всё. А твою жену, твоего мальчишку о первый же пенек стукнут.

Гибелька после подъема в гору повеселел и, привязывая цепочку, напевал:

– И-и-и… ы-н-а-а-а…

Спуск, на самом деле, предстоял опасный: дорога извивалась с крутой горы между деревьев и пеньков, а держать собак даже при незначительном спуске очень трудно.

– Ты смотри, как я поеду. Немного подожди, а потом пускай собак. Остол[7] не потеряй! Верхом садись…

– Папа, я сяду верхом на нарту и тоже тормозить буду, дай мне остол! – закричал Митя. – Не бойся, я не упаду.

Проводник усмехнулся:

– Успеешь сам ездить… В нарту крепко садись, ноги хорошо спрячь. Когда под гору нарта бежит, то только один каюр[8] верхом сидит. Только он правит. Мешать ему не надо!

Гибелька вскочил на нарту, качнувшись, крикнул на собак и скрылся за поворотом дороги.

Вторая упряжка, гремя тормозящими ход цепочками, так же быстро понеслась под гору. Стволы деревьев мелькали у самых голов путников. Елена Петровна прижала сына к себе и с ужасом смотрела на бешеную скачку. Ей хотелось крикнуть, чтобы муж остановил нарту, но она понимала, что это бесполезно.

К счастью, дорога пролегала глубокой канавой в рыхлом снегу. И всякий раз готовая свалиться на новом повороте нарта выпрямлялась.

У края мари, где кончался густой лес, стоял Гибелька и покуривал трубочку.

– Ай да каюр, да каюр! Молодец! Поди, напугал мамку?