Что представляет себе простой обыватель, услышав слово «пустыня»? Ровную как стол местность, сплошь засыпанную песком и лишенную признаков какой-либо растительности. Караван величественных верблюдов, гордо шагающих от одного оазиса до другого. И жару. В последнем они, впрочем, совершенно не ошибаются. Жара стоит до того страшная, что когда столбик ртутного термометра у доктора Студитского опускается ниже сорока градусов по Цельсию, кажется, что уже почти прохладно. Сам Владимир Андреевич Студитский был еще молод, здоров и переносил тяготы походной жизни с поистине стоической выдержкой. В Ахал-Текинскую экспедицию он отправился добровольно и совершенно об этом не жалел. Кроме разве что одного. Ему до сих пор не удалось побывать в деле, иначе говоря, в бою.
Несмотря на принадлежность к одной из самых миролюбивых и гуманных профессий, он просто рвался поучаствовать в какой-либо заварухе. К слову, это далеко не первая его война. Окончив в 1875 году медицинский факультет Петербургского университета, он отправился в Черногорию, затем Сербию, принимал участие в последней русско-турецкой кампании, спас на операционном столе множество жизней, собрал богатейший материал о способах лечения огнестрельных ран и ожогов. И, несмотря на столь большой для человека его лет опыт, и не подумал успокаиваться на достигнутом, и при первой же возможности ввязался в новую авантюру, присоединившись к экспедиции в Геок-Тепе.
С Михаилом Дмитриевичем Скобелевым его связывала давняя дружба, но несмотря, а возможно и благодаря этому, он пока не получил никакого назначения, оставаясь при штабе генерала кем-то вроде врача для особых поручений. Во всяком случае, так его иной раз называли отрядные острословы.
– В-ваше благородие, – появился перед доктором запыхавшийся солдат-посыльный и остановился, с трудом переводя дух.
– Что тебе, братец? – с приветливой улыбкой отозвался врач.
– Так что, их превосходительство просют вас поскорее прийтить, – прохрипел тот, вытирая пот с разгоряченного лба.
– Сейчас буду, – кивнул Студитский и зашел в палатку, чтобы привести себя хотя бы в относительный порядок и надеть сюртук.
Одеваясь, он по привычке окинул взглядом свое походное жилище и на мгновение нахмурился. Крышка сундука оказалась неплотно закрыта, что для немного педантичного доктора было совершенно не типично. Откинув ее в сторону, молодой человек покачал головой и, набрав в легкие побольше воздуха, закричал:
– Трифон!
– Я здесь, вашбродь! – материализовался перед ним денщик – нескладный солдат из нестроевых.
– Ты что же это, опять брал мои вещи?
– Как можно-с! – оскорбился тот.
– Как обычно-с! – передразнил его врач. – Говори, каналья, где теперь мои аптекарские весы?
– Не могу знать.
– А вот я могу!
– Конечно, можете, они ить ваши!
– Мерзавец, ты опять отдал их этому несносному моряку? Ты хоть понимаешь, что они предназначены для взвешивания лекарственных препаратов? Что от их верности, быть может, зависит чья-нибудь жизнь?
– Понима… то есть никак нет, вашбродие, – помотал головой Трифон. – Как есть не брал!
– Ты что, пьян?
– Нет.
– Дыхни!
Денщик с видом христианского мученика перед Нероном поднял вверх глаза и изобразил легкий выдох, в котором явственно присутствовали пары сивушных масел.
– Напраслину возводите, вашбродь! – горестно заявила жертва произвола. – Уж сколько недель не то чтобы не пил, а и не видел…
– Нет, это невыносимо, – возмутился столь вопиющей наглости доктор. – Вот сейчас пойду к Скобелеву и потребую, чтобы тебя перевели в роту к стрелкам. Там тебе быстро объяснят, что брать чужое нехорошо!
– Да что вы, барин, – испугался денщик, совершенно не ожидавший от обычно доброго, мягкого и деликатного врача подобной решительности. – Нешто у их превосходительства иных дел нет, как только мной, горемычным, заниматься. Да вы посмотрите лучше, ить все ваши вещички в целости и сохранности! А ежели крышка не так закрыта, так это я, пыль когда протирал, ненароком задел. Ить ваше благородие не раз говорило, что чистота должна быть, вот я и расстарался, значит…
– Значит, пыль протирал? – демонстративно провел пальцем по крышке сундука Студитский.
– Так ить пустыня, песок кругом, – развел руками поборник чистоты. – Рази убережешься?
– Прочь с глаз моих! – не выдержал врач. – Вернусь, поговорим.
– Как прикажете, а я вам к тому времени ужин спроворю! – с угодливой улыбкой провожал врача денщик, а как только тот удалился на достаточное расстояние, добавил сварливо: – Нашли из-за чего шум поднимать, вон у саперов давеча десять фунтов динамиту пропало, и то ничего… а тут шуму-то, шуму… Тьфу!
Генерал-адъютант Скобелев со своим штабом располагался в большой кибитке, разбитой в центре лагеря. От жилищ большинства штаб- и обер-офицеров она отличалась лишь размерами и караулом из осетинского горского дивизиона. Командовавший караулом урядник Абадзиев хорошо знал Студитского и потому пропустил без проволочек.
– У меня к тебе дело, – без обиняков начал генерал, заметив давнего приятеля.
– Рад быть полезен вашему превосходительству…