Вдоль тихой улочки городской окраины, оставляя в придорожной пыли круглые следы от массивной трости, шел старик в потертом, старом, но чистом пиджаке. На груди были прицеплены планки с лентами наград в три ряда. Самая первая вставка была красной, с георгиевскими полосами поперёк. Он больше всех дорожил этой наградой. Ветеран свернул на аллею, ведущую к входу на кладбище. У ворот остановился, снял матерчатую кепку и, тяжело наваливаясь на трость, шагнул вперед.
Пятый ряд, вторая ограда от прохода. Он отворил калитку и подошел к двум надгробиям. Прислонил трость к ограде, протянул руки и погладил горячий гранит.
— Здравствуй, Саша. — Повернул голову. — Здравствуй, сын.
Прихватив трость, отошел к скамейке со столиком. Тяжело вздохнув сел.
— Как вы тут?
В ответ ветерок пошевелил редкие седые волосы.
С памятников смотрели такие родные лица. Щемящая боль, от потери близких, и затихшая только недавно, вернулась опять. Любимая жена, с которой они прожили столько лет. Сын, единственный ребенок. Долгожданный. Поздний и такой любимый отцом и матерью.
Как больно и обидно хоронить собственного сына.
"Ах, Саша, моя Саша. Её сердце не выдержало гибели сына".
Их хоронили в один день. Как выдержал он. Почему? Этот вопрос ветеран задавал себе много раз.
В маленьком пакете была бутылка с водкой. Старик достал её, маленькие пластиковые стаканчики, немного конфет с печеньем в пакетике. И хлеб. Черный хлеб. Бородинский. Его в семье очень любили.
Налив водки в стаканчики, старик поставил их у надгробий и накрыл хлебом.
— Как положено.
Он выпил водку не закусывая. Как пил на фронте.
На войну он попал совсем мальчишкой, обманув всех в военкомате. Ему тогда было семнадцать неполных лет, но он был рослым, широкоплечим как отец. Пошел мстить за отца и брата, погибших в первые дни войны. Наши войска уже били врага у самой границы родины, когда он, в первый раз увидел то, что натворили немцы в деревнях Белоруссии. Он ненавидел врага, но в этот момент его ненависть выросла десятикратно.
Потом был фронт.
Смерть ходила рядом, не задевая его своим беспощадным и острым резцом. Его товарищи гибли.
И через три месяца, семнадцатилетний мальчишка с поседевшей густой шевелюрой был ветераном среди пополнения. Из первого состава батальона, в котором он воевал, осталось пять человек.
Дошел до самого Берлина, имея наград на груди уже в два ряда. Был всегда впереди. Первым врывался на вражеские позиции, и не было сил у врага остановить этот тайфун ненависти.
За все время не получил ни одного ранения. Смерть обошла его. Всю войну обходила.
Она опять обошла его. Но забрала самое дорогое.
— Ну и жара! — кто-то вздохнул рядом. — Будто не начало мая, а июль какой-то.
Старик поднял голову. У ограды остановился военком его района. Они были хорошими знакомыми и иногда собирались вместе, отметить праздники.
— Здравия желаю, Иван Петрович. Своих пришел проведать?
— Да, здравствуй, Витя. А ты у родителей был? Проходи. Давай помянем…
Тот прошел и сел рядом. Старик достал ещё один стаканчик и налил водки.
— Вечная память.
Выпили. Военком не стал закусывать. Он смотрел на памятник с большой звездой.
— Тридцать пять лет… жить и жить.
— Не трави душу, Иваныч.
— Извини.
Помолчали.
— Как у тебя дома дела?
— Никак. Какие могут быть дела у одинокого старика? — Иван Петрович разлил водку и протянул стаканчик. — Давай выпьем за то, чтоб мы никогда не оставались одинокими.
— Давай.
— О-у-у-у-у-у!
Жалобный, скулящий вой раздался внезапно. Пивший в этот момент водку военком поперхнулся. Прокашлявшись, он приподнялся и посмотрел через ограду. Старик проглотил водку и тоже глянул в глубину кладбища.
Через ряд, у свежего холмика, заставленного венками, лежала собака, подогнув лапы и положив голову на рыхлую землю.
— Смотри-ка опять тут! Вот верная бестия! — Виктор Иванович покачал головой. — Представляешь, Петрович, пять дней назад тут милиционера погибшего хоронили. Зарезал его кто-то. В темном переулке нашли. А у него собака, вот эта… она, как закапывать стали, выть начала. Жутко. Увели её, так она сбежала и сюда. Через день сослуживец пришел, забрал её, но она опять сбежала. Так тут и сидит.
Старик сел обратно.
— Вот ведь как бывает! — Военком смотрел на скулящую собаку. — Теперь к себе никого не подпустит.
Но Иван Петрович не ответил. Он вспоминал свою семью…..
— И породистая ведь. Никакая-то дворняга. Только название породы забыл… э-э-эр…
— Эрдельтерьер?
— Во, точно, эрдельтерьер. — Виктор Иванович тоже сел. — Надо вдове позвонить. Жалко собаку. С тоски помирает.
"С тоски…" — Старик тяжело вздохнул. "Тоска мне давно сердце жмет".
Военком взглянул на Ивана Петровича.
— Я пойду, потихоньку, — поднялся он, — послезавтра девятое мая. Приходи, Петрович, к военкомату. Там сбор ветеранов будет.
— Приду, конечно. — Кивнул старик.
— И награды все надень. — Склонив голову, Виктор Иванович взглянул на его пиджак. — Ордена и медали, а не планки.
— Надену. Я только на день Победы их и надеваю.
— Петрович, у тебя сотовый есть? Дай номер.
Старик достал из кармана пиджака мобильный телефон и протянул Виктору Ивановичу. Тот набрал свой номер на телефоне ветерана и нажал кнопку. Его мобильный отозвался вызовом.
