Не весь сборник Мариэтты Шагинян «Orientalia» соответствует своему заглавию: наряду со стихотворениями ярко восточного колорита, он содержит и такие, которые совсем не отличаются расовой окрашенностью, а проникнуты общим чувством и особенно общей мыслью – тем, что по преимуществу, но не исключительно характеризует нашего умного автора. Ее стихи далеко не «глуповаты», как этого от поэзии требовал Пушкин, но они и не рассудочны, и много красивых образов, точно лианы, обвивают ствол их интеллектуального содержания. Может быть, впрочем, и ту, и другую – и образность, и мудрость – поэтесса действительно получила от своего родного востока. Она оказалась достойной дочерью его. Все чары и пламень экзотики и эротики вдохнула она в свои строки, звучащие музыкой, дышащие негой, горящие страстью. «Кто б ты ни был, – заходи, прохожий», – зовет у нее женщина, откровенная в своих желаниях; и в этом есть какая-то простота и величие и восточная покорность мужчине: «кто б ты ни был – будешь господином». Дыхание многих ароматов передано в сладострастных, но и простодушных зовах, какие женщина востока посылает своему властителю: «пахнут руки чебрецом и тмином»; «душистый сок из лучших роз» ожидает счастливца, и «благовонен сад сераля», и «цветет миндаль в саду» влюбленной. Не скуднее пиршество, приготовленное глазам: «земле не счесть цветов и злаков; луна – как розовый орех, темней вина небесный полог». А слух услаждают самые стихи поэтессы, сосуд чарующих звукосочетаний. И в тишине и тайне затихшей природы, как только «последний луч на минарете крылом тяжелым стирает ночь», свершается великое таинство любви. Ибо для любви созданы жены султана и жены и невесты человеческие вообще.
Словно птичьих крыльев трепет
Шевелится тень платанов;
Робок ропот, странен лепет
Разговорчивых фонтанов.
И под ропоты фонтана
В сад, луной обвороженный,
Тихо сходят ждать султана
Со ступеней белых жены.
Томный шелк шуршит и прячет
Затаенные желанья.
Ах, кого пророк назначит
Для блаженного закланья?
Но любовь не только страсть: она – и святость. В ней – чистота и религия. Священна невеста. И вот как она молится, прежде чем станет женою:
Нисходят с неба звездные дороги;
В вечерний час по ним гуляет Бог,
Глядится вниз, – а лунный серп двурогий
За ним плывет, как огненный челнок.
Взгляни туда, сквозь кружева черешен:
Господь считает горние цветы…
Чтоб был мой день, чтоб был мой сон безгрешен,
Ему молюсь, – молись Ему и ты.
Бог дал мне жизнь, тебя, кто всех дороже;
В Его руке – твоя с моей сплелись.
Чтоб Он помог принять тебя на ложе,
Ему молюсь, – и ты Ему молись.
Если, однако, для искупления восторгов и грехов страсти мало той молитвенной чистоты, в какой пребывает невеста, то вот уже на неоспоримой и сияющей высоте безгрешности находится мать:
Она бледна; по нежной коже,
Блестя, бежит жемчужный пот.
Губа прикушена… И тот,
Кто дал ей боль, склонен у ложа,
……………………………………….
Часы в томлении великом
Текут, текут… и наконец
К ее груди с гортанным криком
Припал горячий сосунец.
Кто любит, тот близок Богу и сердце свое ощущает как Божью чашу:
Уж ночь. Земля похолодела,
С горы торопятся стада;
И у Господнего предела
Моргнула первая звезда.
Там, в голубой исповедальне,
Ночной монах зажег свечу…
За нашу встречу, друг мой дальний,
Слова молитвы я шепчу.
Блаженный ветер, пролетая,
Колышет кружево дерев… —
Душа, как чаша налитая,
Полна тобою до краев.
Полна тобою и Тобою…
Цитаты – осколки. Надо прочесть стихотворения Шагинян в их цельности, для того чтобы воспринять их красоту, их яркость, их образность. Можно было бы указать в них кое-какие изъяны, но делать этого не хочется, потому что они несущественны. А существенно то, что ее восточные пьесы напоминают цветы в саду сераля; ее стихотворения – розы, ее стихи – лепестки.
Но в ее сборнике, где обнаружено столько понимания пленительной женственности, где столько неподдельного ориентализма, есть и другое – есть философия. В нескольких словах наметим несколько мыслей ее.
Душа – Божья чаша. И сквозь жизнь надо пронести ее так, чтобы не пролить ни капли из ее драгоценного вина. «Час не повторяется», и оттого в каждом часе необходимо отпечатлеть себя всего, необходимо до конца запечатлеть себя в своем. Не растратить своих сокровищ, не потерять напрасно ни одного дыхания своей души. Живи так, чтобы в «священной череде» дней и годов ни один не оказался лишним.
Умей забыть, что день – стрелы короче.
И, как и он, зайди на лоне ночи,
Не погасив огней сторожевых.
Как ни короток твой день, как ни коротка твоя жизнь, пусть они продолжают гореть в вечности сторожевыми огнями и после того, как твои собственные зрачки погаснут и ты погрузишься в мировую ночь. Оставь после себя слепительные следы. Но – и здесь, кажется, центр в мировоззрении Мариэтты Шагинян – есть сомнения и трудность в том, какой сделать выбор в жизни: идти ли по ее общей, по ее большой дороге или блюсти свою отдельную линию, свою частную тропинку. Иными словами, к чему склониться – к сходствам или к различиям? Пантеизм или индивидуализм? Согласиться ли благодарно на то, чтобы бессмертное, всеединое небо «утопило» меня «в своей лучезарности», «поглотило своей синевой» (это – из другого сборника нашей поэтессы, «Первые встречи»), чтобы я был только частицей единой космической души и ослепил, заглушил в себе прихотливые желания своего личного сердца, чтобы я принял себя и других лишь за «геометрические схемы задачи, заданной Творцом»? Или же, наоборот, всей своей отдельной душой, носительницей моего собственного имени, помнить и настаивать, что Бог – это «Создатель всех различий», что не зря дал он, «мудрейший Судия из судей», «имена и зверю, и цветенью», что, при Его благосклонности, я могу и смею в мировой толпе, во вселенской массе никогда не терять из виду «лик любимый меж чужих обличий»? Одни и те же ли существуют Божьи чертежи и планы для всех земных странствий, единая общая карта, и мы все «одни пространства мерим, одни минуем рубежи», и одна душа повторяет другую душу, и «однообразен узор судеб»? Или же, подобно тому как «в хлебном поле колос не похож на ближайший колос тонкий», так и я могу и должен отдаться своей избирательной любви, выделить из общей населенности мира себя и свое любимое существо, остановить предназначенный мне «бег времен» на личности одного человека? Законны ли в мире отдельные карьеры и субъективные любви?
