– Сегодня выбрасывали бананы, – сказала жена.
– Да? – спросил я профессионально заинтересованным голосом, хотя из всех проблем меня меньше всего интересовала проблема бананов.
– Желтые такие и почти без пятен.
– Значит, на ужин у нас будут бананы? – В моем голосе светилась тихая радость, несмотря на то, что завтра предстояло бурное заседание кафедры и, честно говоря, мне было глубоко до лампочки меню ужина. Однако привычка держаться на людях заинтересованно и доброжелательно взяла свое, и я уточнил: – Желтые, без пятен?
– Да, желтые, без пятен! – раздраженно сказала жена. – Только не у нас!
– Не у нас? – переспросил я по-прежнему профессионально-доброжелательно. – А у кого же?
– У всех! – крикнула жена. – У всех, кроме Ва-шей-не-от-мира-сего-Личности. Весь двор имеет бананы!
– Почему же это весь двор имеет бананы, а у нас их нет? – по-прежнему мирно удивился я.
– Потому что ты слишком много мнишь о себе! Подумаешь, кандидат наук! Сейчас камень кинешь – в кандидата попадешь. А Петр Петрович один! Ты с ним даже не здороваешься! Он человек добрый, но ни разу не поздороваться – тут и добрый взбеленится.
– Кто такой Петр Петрович? – искренне удивился я.
– Как?! Ты не знаешь Петра Петровича?!
– Представления не имею. Начальник торга?
– Ха! Начальник торга! Да он сам перед Петром Петровичем шапку снимает! Это же грузчик нашего овощного магазина! Немедленно ступай и поздоровайся с ним. Сегодня вечером обещали выбросить ананасы!
Я признаю только две инстанции: ректора и жену. С ними спорить бессмысленно и чревато неожиданными последствиями. Поэтому я оделся и, благодушно посмеиваясь (а на самом деле по душе, как по крыше, бродили мяукающие коты), отправился к овощному магазину.
Петра Петровича я узнал сразу. Несмотря на жару, он одет был в дорогую телогрейку из неизвестного меха, может быть, даже меха рыси. На голове грузчика красовалась белая фуражка с золотым якорьком. Седые бакенбарды и мощный живот, обтянутый тельняшкой, завершали сходство со старым морским волком. Ватага мелких обезличенных личностей в синих халатах разгружала с машины какие-то ящики, все в ярких наклейках, очевидно, ананасы. Грузчик-капитан руководил действиями обезличенных личностей едва заметными шевелениями бровей и толстых пальцев. На одном из пальцев сидел огромный золотой перстень и бил в глаза лазерным лучом, который испускал неизвестный драгоценный камень: может быть даже, это нежился в лучах солнца сам «Куллан-1».
– Здравствуйте, Петр Петрович, – сказал я.
Грузчик-капитан даже не удостоил меня взглядом.
Лишь лазерный луч от камня полоснул меня по глазам.
– Давай, давай, чево рот раззявил! – вдруг неожиданно тонким голосом закричал Петр Петрович на одну из замешкавшихся обезличенных личностей.
– Я живу в вашем дворе, Петр Петрович, – сказал я заискивающим, самому себе противным голосом. – Я по поводу ананасов… Говорят…
– Помогай!, – пропищал владелец, может быть, «Куллана-1». Движением фокусника он вытащил откуда-то из-за груды ящиков и бросил мне застиранный синий халат. – Получишь три кило вне очереди.
Я воровато оглянулся по сторонам. Знакомых не было. Вскочив в синий халат, я слился с обезличенными личностями.
… Через час я, гордо прижимая к груди два ананаса, прошествовал через весь двор. Сзади слышался завистливый шепот сидящих на скамейке старушек:
– Ишь, попер… Небось с самим Петькой нюхается. Вместе водку жрут да по бабам…
Зато жена обняла меня и заплакала.
– Ну и слава богу… Теперь и у нас все, как у людей.
Через неделю выбросили свежие болгарские помидоры. Поработав полтора часа на разгрузке, я получил аж пять килограммов самых отборных. Потом подоспели крымские яблоки… Все знакомые нам завидовали, а некоторые даже попытались, конечно, из корыстных соображений, стать нашими лучшими друзьями.
Постепенно я втянулся. В конце концов какая разница: прогуливать пса, большого бездельника и эгоиста, или разгружать ящики? Я похудел, на моих щеках заиграл южный румянец – наверно, отблеск золотых крымских яблок.
Теперь я запросто справлялся с сыном-восьмиклассником, когда дело доходило до особо критических ситуаций.
Одно только плохо: я пристрастился к «Портвейну-33». Но это еще научно не доказано, что вреднее для здоровья: свежий портвейн или коньяк «Одесса» пятнадцатилетней выдержки.
Петр Петрович ко мне благоволил, так как я лучше всех распознавал его шевеление бровей и пальцев (сказывалась научная степень). Нашего шефа раздражало во мне лишь одно: моя интеллигентная внешность (бородка, темные очки, пристрастие к лакированной обуви). Пришлось бородку сбрить, от очков отказаться, а лакированную обувь заменить на кеды.
– Вот ты, Мотя, ученый (меня зовут Матвеем Ивановичем), – говорил Петр Петрович, подвыпив «Портвейна-33», – а по жизненному уровню до меня не достигаешь. – Шеф распахивал свою телогрейку, может быть, из меха рыси и пускал по стенам солнечные зайчики бриллиантом, может быть, «Кулланом-1». – А все почему? Потому что ты хоть и ученый, а неграмотный. Сейчас надо быть при деле. Вот я, допустим, при деле. Я конкретное добро людям делаю. А ты ни при чем. Вот чем ты занимаешься?
