Потом по зеленому небу с розовым подсветом полетели птицы с черными маховыми крыльями. Крылья были заострены на концах. Шеи с маленькими головками и острыми длинными клювами. Клювы раскрыты. Они что-то кричали. Но Василий Туркин не слышал.
А то, что розовое, — это долгий свет замерзшего солнца, подумал он. Розовый свет может доходить до земли миллиарды лет. В предельной тишине. Так же, как этот абсолютно бесшумный, призрачный полет черных теней птиц.
Дощатая дверь. Когда-то дверь была покрашена рыжей краской. Краска кое-где пожухла, отвалилась, и проступило темное, набухшее от дождей и мороза темное дерево филенок. Вася Туркин услышал там, за дверью, тихий плач или стон, или смех — не разобрать.
У Васи на взлете выпивки было легкое чувство в душе. И он поглядел на снег. Снег пушистый, недавно нанесло ветром. Под дверью целый бугор. Вася ступил и провалился. Почти по грудь. Этот обманный бугор закрывал ступени вниз, в подвал.
Разгребая снег руками, Вася полез к двери. Определенно кто-то тоненько смеялся. Толкнул дверь плечом. Не поддалась.
Выбрался на твердую дорожку. Вытер лицо снегом и опять полез к двери. Прислушался. Тихо.
— Чего там? — вдруг заволновался.
— Эй! Эй! — крикнул он.
Тишина.
Повернулся, чтобы уходить. А в его спину кто-то кинул легким снежком.
И не то что вспомнил, а будто услышал слова своей недавно умершей бабки Арины, ее хриплый шепот:
— Ангела своего слушай, Вася.
Бабкино лицо с перепутанными морщинами приблизилось; ее морщины как лесные овраги среди бурелома, покрытого снегом. По дну оврагов теплые ручьи, а над ними, в тумане, бабкины водянистые глаза добро глядели на Васю.
Ломая ветки, полез через овраг. Ботинки сразу промокли. Выбрался на твердую дорогу. Бежал вдоль трехэтажного розового здания. Мокрые ботинки скользили. Выскочил на улицу, где проложены трамвайные пути. Повернул в знакомый переулок. Влетел к себе в подъезд — и без лифта на шестой этаж. Взял инструменты, покидал в сумку, и туда же без разбора кой-какие свои вещи — трусы, рубашки. Сел на стул.
В дверь вошел сосед, пенсионер, одетый в спортивные синие брюки, майку.
— У тебя дверь открыта. Уезжаешь?
— Ага, недалеко тут.
— Дверь надо закрывать. Время знаешь какое?
— Время? — Вася будто задумался.
Зазвонили колокола на соседней церкви.
— Чего сидишь, если собрался? А хочешь, бутылку принесу? У меня еще осталось.
Туркин вскочил со стула, схватил сумку.
— Ну, с Богом, — сказал сосед.
— С Богом, — ответил Туркин и перекрестился.
— А зверинец возьмешь?
Туркин посмотрел на клетки с животными, брать — не брать. Решил пока оставить.
То ли хмель не прошел, а все виделось, как во сне — он снова ломился через бурелом морщинистого овражистого бабкиного лица, видел ее глаза. Бабка ничего не говорила.
Руки дрожали, когда топором отжимал дверь в подвале. Дверь подалась, но что-то ей мешало открыться.
Сорокасвечовая лампа на потолке освещала наваленные матрасы и одеяла.
— Эй! — крикнул Вася.
Тишина. Туркин понимал, что тишина обманчива. Одеяло чуть шевельнулось. Вася подскочил, откинул. Круглое лицо девушки. Белое, но с ярко накрашенными губами. Помада проделала дорожки и на лице. У нее были большие темные глаза.
— Ты чего тут?
Девушка молча глядела без всякого испуга.
— Как тебя зовут?
Из открытой двери несло холодом и снегом. Вася пошел закрывать дверь, и в спину его ударила подушка.
Он оглянулся. Девушки не было видно. Ладно, никуда не убежишь. Вася закрыл дверь. То ли это был еще сон, то ли знал, что так будет.
Из сумки достал врезной замок. Достал стамеску, молоток, аккуратно примерил. И врезал новый замок. Проверил. Ключи положил в карман. Потом взял байковое одеяло и набил изнутри, чтобы утеплить дверь.
В подвале была еще одна дверь. Туркин лез к ней через сугробы из одеял и матрасов. Взял гвозди и заколотил вторую дверь. Стал стаскивать в угол матрасы и одеяла. Он как бы забыл про девушку. Она не показывалась.
Потом зубилом пробил дыру в полу. Вдоль подвала тянулись горячие трубы. И было жарко. За трубами он нашел несколько железных листов и рядом штук пятнадцать кирпичей. Все это время он чувствовал, что за ним наблюдают.
— Ангела не упусти, — вспомнил бабкины слова. И услышал тихий смех сзади. Быстро обернулся. Никого не было.
— Эй! — крикнул Вася. — Я сделал для тебя туалет. — Сгодится?
Закрыл отверстие железом, а сверху положил кирпич.
— Очень хорошо, — услышал Вася. — А то у меня в подвале сильно воняет.
— Я знаю, где ты прячешься. Там, где горы одеял, будет у нас одеялово море.
— Море, — засмеялась она своим особым легким смехом.
— Моя бабушка сказала, что ангел привел меня сюда. Меня зовут Вася Туркин. А тебя?
— Тамара.
— Ты грузинка? Была такая грузинская царица Тамара.
Она опять засмеялась.
— Я не грузинка, не ангел, а просто Тамара. Про море мне понравилось. Мы ведь будем с тобой как муж и жена до самой смерти.
— До смерти далеко.
— Вася, — она произнесла имя, как бы привыкая. — Вася, плыви ко мне, ныряй скорей… Вася… Вася…а…а… — звала она, будто он был далеко.
Ее крик задохнулся в забурлившем море из одеял с запахом мочи, пятнами йода и запекшейся крови.
Они будто знали друг друга еще до рождения.
