Кроманьонец

— Дед, а ты, правда, умирать собрался?

— Да, солнышко.

Смешная она, моя правнучка. Восемь лет, — какой прекрасный возраст! Смотрит с любопытством и разговор о моей неизбежной кончине ее не пугает. Зачем я с ней говорю? Люблю ли я ее, так как любил когда-то внучек? Тлеет что-то в сердце. Не горит…

— А тебе не страшно?

— В этой жизни хорошо было, а с Аллахом еще лучше будет!

— Это с Богом?

— С Ним, внучка…

— А почему ты сказал с «Аллахом»?

— У Бога много имен и все они прекрасны…

В самом деле, почему? Наверное, по-настоящему в Бога начинаешь верить, когда стоишь на пороге смерти. А Коран когда-то сын принес. Вот, рядом на тумбочке у кровати томик и лежит. Читаю…

— А ты точно умрешь?

— Точнее не бывает…

Так хочется посмеяться. От души, как раньше. Нет сил…

— Я не хочу, чтобы ты умирал!

Недовольно смотрит, но не плачет. Глупый ребенок, она ничего не понимает. Не знает, как болят спина и ноги, как ломит в костях, и нет сил, чтобы рассказать кому-нибудь об этом…

— А ты об этом не думай.

— Дед, а чего ты у Бога просишь?

Хороший вопрос! Спасибо, что надоумила. Чего бы попросить напоследок? Хотел бы я быть таким как ты, молодым. Ребенком? Да хоть бы и так! Но если можно было бы загадать два желания, то очень бы я хотел, чтобы со мной остались и память о прожитых годах и опыт.

— Дед, ты спишь, что ли?

— Сплю, солнышко. Устал я. Иди к маме…

Голова не болела давно. Лет так с сорока восьми. А раньше мигрень мучила часто. Повезло однажды узнать о Гингко Билоба – реликтовом растении, единственным сохранившимся представителем класса Гинкговые. Товарищ вырастил его на участке и подарил пакет с высушенными листьями. Я стал их добавлять в чай. Вот с тех пор и забыл о головной боли.

Открываю глаза и не понимаю, где нахожусь. Точно не в постели. Хотя совсем недавно разговаривал с правнучкой!

Пахнет гарью и чем-то кислым. Темно, вверху небольшое отверстие, но снаружи, наверное, вечереет.

Пытаюсь приподняться, в глазах темнеет и начинает тошнить…

Господи, ну зачем так меня трясти?!

Какая-то девчушка прижимает меня к груди, подвывая, раскачивается, а мне от этого не очень хорошо.

Пытаюсь оттолкнуть ее и вижу узкие кисти с маленькими пальчиками!

Не может быть! Неужели правда, что есть жизнь ближняя и последняя?! А ближних сколько? Что я там Ирочке о своих желаниях говорил?..

Все еще чувствую себя скверно, но голова уже не болит и в глазах не темнеет от напряжения.

Понимаю, что мои желания сбылись. Сейчас я ребенок и помню, что звали меня, Игорем Андреевичем и было мне девяносто четыре. А что оказался в месте, мягко говоря – неприятном, так это все одно лучше, чем доживать последние дни, лежа на ортопедическом матрасе.

Наверное, мои усилия утихомирить качку замечены. Девушка перестала скулить. Держит меня за плечи и внимательно смотрит. На первый взгляд ей чуть больше двадцати, но грудь большая с крупными коричневыми сосками, на правом выступила капелька молока…

Глаза темные, брови густые. Нос прямой, крупный, губы полные, а лицо вытянутое. Волосы вроде русые, завязанные в узел на макушке и блестят.

В ее глазах вижу радость сменяющуюся укором. Слышу приятный, но с хрипотцой голос:

— Лоло, не бегать, не бегать!

Грозит указательным пальцем и прижимает меня к груди.

Да уж. Содержательно…

Снаружи доносится мужской голос:

— Таша! Таша!

Девушка насторожилась, бережно опустила меня на пол и выскользнула из чума. Так я решил назвать свое теперешнее жилище. Его пол устилают шкуры с жестким ворсом. По центру очаг, выложенный из песчаника. В нем тлеют угли. Концы длинных жердин собраны вверху у отверстия дымохода и перевязаны ремнями. Они составляют каркас жилища. Снаружи вся эта конструкция покрыта берестой и шкурами животных. На уровне пола, наверное, присыпана песком. Щелей внизу не видно, да и не дует. Места вокруг много. Чум высокий, навскидку метров пять, а в диаметре где-то десять-двенадцать.

Через два дня я уже знал, что случилось с малышом, тело которого стало моим.

Родился он в племени Рыб. Два рода последние семь лет становятся зимовать на обширной песчаной дюне у реки.

Дюнку навеяло посреди заливного луга, что раскинулся перед хвойным лесом. Внизу по течению реки за гранитными валунами и заболоченной затокой зеленеет лиственный лес.

На те камни жители племени ходили справлять нужду. Вот там малыш, переживший восьмую зиму и нарушил правило – не бегать, поскользнулся, и, упав, приложился головой о выступ.

Правила – это что-то! В прошлой жизни рассказал бы кто, никогда не поверил бы! Бегать нельзя никому, потому что можно споткнуться, упасть и сломать ногу или руку. Такой ребенок или взрослый становился тут же обузой роду. Все нужно делать степенно с расчетом.

У племени есть свой шаман, умеющий разговаривать с духами. Он самый старый житель поселка. Зовут его Ахой-медведь и ему аж тридцать две зимы! Живет в полуземлянке в метрах ста от поселка один. Выглядит он действительно как старик: седые космы на голове, усы и борода.

Помочь шаман понятное дело ничем не смог. Успокоил Ташу, мою мать, что духи заберут Лоло быстро и мальчик не будет мучиться.