Мальчишки были похожи на мокрых нахохлившихся Воробьёв. Они стояли на кочках у самой дороги и напряжённо ждали.
Герасим пришёл позже всех. Поэтому и досталось ему самое невыгодное место: далеко от ворот. Когда будут выкликать, могут и не заметить. Эх, надо было пораньше проснуться!
Потолкаться у кожевенного завода его надоумила Марфа, дальняя родственница, у которой он квартировал. Герасим искал работу. Но пока неудачно. И тут, вишь, сколько оказалось желающих.
Герасим оглядел мальчишек. Щупленькие, плохо одетые, с бледными худыми лицами. Было им лет по одиннадцать-тринадцать. Герасим заметно от них отличался. Хоть и невелик ростом, но крепко сложен. Ладный армячок на нём лихо подтянут ремешком. На голове мохнатая баранья шапка. Холщовые штаны тщательно заправлены в крепкие, густо смазанные салом сапоги.
Эти сапоги — его большая гордость. Ни у одного мальчишки во всей деревне не было сапог. Ходили в лаптях, а больше босиком. Зимой и вовсе не слезали с печки — не в чем пробежаться по снегу. А для Герасима родители заказали сапоги у бродячего кимряка — телушку-однолетку продали. И всё-то ради его учёбы.
Славилось когда-то обувным промыслом в Тверской губернии село Кимры. И нынче всякого бродячего сапожника называли кимряком.
Герасим тоже собирался стать кимряком — вот только заработает деньги на свою мастерскую да научится делу. Для этого он и приехал в город.
Новенького сразу унюхала собака-попрошайка: от него исходил приятный запах свежей соломы, тёплого хлева и чего-то неповторимо уютного.
Собака подняла на Герасима морду: глянули голодные, полные отчаяния глаза. И у парнишки сжалось сердце.
Он хотел погладить её. Но она тут же отскочила.
— Чего боишься-то, — заметно окая, произнёс Герасим. — Не трону… Как тебя кличут? — И сам ответил: — Небось Бедолага? Как же по-другому. Бедолага ты и есть.
Шерсть на собаке скаталась, бока ввалились, хвост был поджат под самое брюхо. Герасим всё-таки дотянулся до неё и почесал за ушами. Собаке понравилось: ещё никогда ей так приятно не делали. В знак благодарности она даже попыталась вильнуть хвостом. Но ничего не получилось: хвост оказался перебитым.
— Ну-кось постой. — Мальчишка принялся её ощупывать. Собака тихонько повизгивала. Но не вырывалась.
Ага, понятно. Герасим достал из-за пазухи тряпицу, оторвал от неё кусок. Потом подобрал с дороги пару щепок и прибинтовал к хвосту.
— Не горюй, — подмигнул он. — Заживёт, как на собаке!
Пока возился, в воротах появился мастер. Без лишних разговоров обошел мальчишек и четыре раза ткнул пальцем: «Ты, ты, ты, ты».
Возле новенького он остановился. «Гляди прямо в очи, не переставай улыбаться, — вспомнил Герасим напутствие матери. — Трудно отказать человеку с хорошим взглядом и доброй улыбкой».
— Ишь, белозубый! Ну иди и ты.
Герасим наскоро нагнулся к Бедолаге: «Жди меня». И поспешил за мастером.
Остальные мальчишки враз разбежались: заторопились на рынки и в торговые ряды — авось там удастся подзаработать.
А счастливчиков привели в мрачный сырой цех. В нос ударил удушливый кислый запах.
— Кхе, кхе, кхе, — неудержимо раскашлялся Герасим. Слёзы выступили из глаз. Ничего более противного ему не доводилось нюхать.
Всё помещение занимали огромные деревянные лохани и чаны, наполненные тёмной жидкостью. В узких проходах между ними застыла чёрная слизь. Плесень покрывала стены.
Рабочие в длинных кожаных передниках таскали на шестах кипы мокрых кож и раскладывали их по лоханям. Другие, распластав кожи на наклонных козлах, с усердием скребли их длинными резаками. Вокруг летели кожаные стружки и липкие брызги.
Ребят подвели к низенькой грязной скамье у печи.
— Скидывай сапоги, — скомандовал мастер.
Мальчишки разулись и без стеснения начали высоко закатывать портки. Глядя на них, и Герасим снял свои новые сапожки, аккуратно сложил их подошва к подошве и, выбрав место почище, прикрыл армячком.
— Старшой, куда загонять мальчишек? — крикнул мастер кому-то.
Появился старичок в надвинутом на лоб картузе и круглых железных очках.
— Сейчас попробуем. — Он нагнулся над низким чаном, где в буром киселе лежало нечто мерзко-скользкое. Взял в щепоточку жижу и попробовал её на вкус.
Герасима аж передёрнуло.
Заметив его гримасу, старичок ласково сказал:
— Не брезгай. Ничего дурного в «хлебнике» нету — мука, яйца да немного соли с квасцами. Это тебе не «клюквенник».
Герасим поинтересовался: а из чего «клюквенник»? Мальчишки захихикали: ишь, не знает! Старшой строго глянул на них поверх очков.
— «Клюквенник» — это куриный помёт. В нём кожу вымачивают. Так положено в сапожном деле. — И добавил: — Ежели хочешь стать сапожником, должен уметь кожу готовить. С неё всё ремесло и начинается. Ужо расскажу, как это выделывается: сначала кожи солят. Затем квасят в «клюквеннике» и в «хлебнике». Ещё кожу дубят: отмачивают в растворе, запаренном дубовой корой или ивовыми прутиками. Потом кожу красят, затем мездрят — или, иначе говоря, счищают неровности. При этом много раз приходится кожу промывать в тёплой и холодной воде. И вот приходит время, когда она становится гибкой и мягкой и её уже можно просушивать. Только после этого всего кожа становится пригодной для шитья сапог. А вот барышням на бальные туфельки идёт исключительно лайка. Для неё особые правила приготовления. Скажем, разминать лайку требуется только мальчишескими пятками, — чтоб сделалась кожа нежной и мягкой. И никак по-другому нельзя.
