Говорят, что бамбук растет очень быстро. Говорят даже, растет он столь стремительно, что пронзает человека насквозь за ночь. Как шампур сыроежку, только, конечно, человека надо держать.
Его никто не держал. Он сидел в странной и неудобной позе — на корточках. Было душно, он задыхался. Из тумана вокруг проступали неясные очертания гигантского мрачного леса. Ноги затекли, и хотелось встать, но встать он не мог. Он почти по колено погрузился в теплый сырой мох. Но не мох же держал его? Не было воли, не было сил. Казалось, что сейчас он потеряет сознание, и в этот момент что-то твердое уперлось снизу.
Он замер. Текли минуты. Он снова попытался встать, с тем же результатом. Удалось лишь чуть поднять руки. Тогда он закричал. Глотнул густой гниловатый воздух и закричал снова.
То, что снизу упиралось в его плоть, теперь причиняло боль. С ужасающей ясностью он вдруг понял, что это далеко не та боль, что ожидает его, а лишь слабый ее отголосок.
Боль нарастала с каждой секундой. Еще несколько отчаянных попыток выпрямиться. Его лицо потеряло человеческие черты, оно напоминало оплавленную восковую маску. Он понял уже, каков будет конец. Но рассудок еще сохранял ясность, и только когда с хрустом раздались кости…
…Суров потянулся так, что затрещали суставы. Проклятье! Он видел это уже дважды. Сон, не сон — сущий кошмар. Он открыл глаза.
Спальню заливал солнечный свет. Близился полдень. Суров отвел глаза от часов, покосился на Диану.
Та еще спала. Или притворялась. Диана могла валяться в постели неограниченно долго.
Будь ее воля, она вообще из нее бы не вылезала.
Зачем она накупает столько тряпок, непонятно. Верхняя одежда ей редко нужна.
Он снова прикрыл глаза, полежал немного. Сна не было. Раздался сиплый звонок телефона. Суров протянул руку и снял трубку.
— Это я звоню.
Неопределенный горловой звук.
— Это я звоню, — повторил голос в телефоне, — узнаешь?
— Да. Чего тебе?
— Встретиться.
— Это еще зачем? Я не горю желанием тебя видеть.
— Скажи пожалуйста! А я-то думал, ты весь обрыдался.
Суров засопел. Знакомый и отвратительный голос Десноса сверлил ухо. Слишком отвратительно-знакомый, чтобы отшить, не выслушав.
— Говори так. У меня нет лишнего времени.
— Что-то ты уж слишком хамишь. Мы ведь не чужие с тобой, а? Надо поговорить. Срочно. Понял?
Суров помедлил. Когда-то необходимо положить всему этому конец. Лучше теперь.
— Черт с тобой. Приезжай.
— Через полчаса.
Суров швырнул трубку. Обернулся — Диана смотрела, приподнявшись на локте.
— Кто это? — Ее глаза, еще не совсем проснувшиеся, влажно блестели.
— Деснос.
— Что он хочет?
— Не лезь не в свое дело! — раздраженно сказал Суров.
Она слегка отпрянула:
— Я только хотела…
— Иди свари кофе.
Оставшись один, Суров потянулся и нехотя сбросил ноги с кровати. Выпрямился. Для своих тридцати восьми он был в хорошей форме. Кое-где отложился жирок, но мышцы еще сильны и упруги. Он накинул халат и вышел на террасу.
Парк перед домом был великолепен. Все задумано и исполнено самым лучшим образом. Все в идеальном порядке. Суров любил его едва ли не больше, чем свой роскошный двухэтажный особняк, вызывающий лютую зависть соседей.
Возле розового куста копошился садовник.
— Цкато! — Суров помахал ему.
Садовник обернулся и заулыбался, увидев хозяина.
— Ну, как дела?
Цкато развел руками. Это означало, что налитые, набухшие бутоны "Черной принцессы" еще не раскрылись. Новый сорт. Очень редкий сорт. Пришлось выложить изрядную сумму. Цкато ухаживал за ним, как за дочерью. Глядя на меднокожее, с обтянутыми скулами лицо, Суров подумал, что ему чрезвычайно повезло с садовником. Несмотря на годы, Цкато еще полон сил и страстно любит свое дело.
Суров опустился в легкое плетеное кресло, потянулся к столику, на котором стояло несколько початых бутылок.
Позади в комнате раздался шорох, потом голос Дианы:
— Я принесла кофе.
Суров убрал руку. Для спиртного еще рановато.
— Иди сюда! — Он подвинул ей второе кресло.
— Ликеру добавить?
— Да.
Диана оставалась голой. Закинув ногу на ногу, она закурила. Легкий дымок поплыл над террасой.
Суров посмотрел на небо. Воздух сгустился и стал осязаемо липок. К вечеру, вероятно, соберется гроза.
Неудивительно, что всю ночь снятся кошмары.
Вдали, возле ворот, отсюда невидимых, послышался автомобильный гудок. Через несколько минут из-за поворота аллеи вывернул запыленный "заз". Он затормозил возле белых каменных ступеней центрального входа.
Суров поморщился, глядя на машину.
Выбравшись из автомобиля, Деснос, шагая через ступени, поднялся на крыльцо и направился по крытой галерее, огибавшей все здание. Он был еще на полдороге, но Сурову уже почудился ненавидимый им запах горного чеснока. Он вздохнул и повернулся к Диане:
— Набрось что-нибудь.
Ухмыляясь, Деснос вышел на террасу. На нем был коричневый мятый костюм, пиджак расстегнут. Суров, не вставая, молча разглядывал гостя.
Маслянистые черные волосы в перхоти. Близко посаженные наглые глаза выкатились в упор. Горбатый хрящеватый нос — как стрела экскаватора… Отвратительная рожа. Суров рукой показал свободное кресло:
— Садись.
Деснос уселся, обмахиваясь несвежим платком. Повернулся к Диане.
