Глава 1. Самолет на взлетной полосе
В машине было жарко, шарф натирал взмокшую шею, рубашка прилипла к спине. Настроение поганое. Лидкино ночное, притворное – «ой, я посплю, так устала сегодня…». Посапывает себе, а он без сна ворочается, хоть телку на стороне заводи. С утра пораньше – Мурманск, отгрузку там завернули, опять на неустойку налетит. И обед с Зайцем, и час по пробкам… Заяц этот хитрожопый – перетереть ему, мол, надо. Приедет с очередным дебильным проектом, будет втягивать – многословно, путано, не договаривая половину. Чернявин рявкнул на водителя: жарит, козел, обогрев в салоне, а шеф плавится. Вязкий пот сползал между лопаток. Он расстегнул пальто влажными пальцами. Шарф снять не догадался.
Послать бы Зайца, да ведь сам же целый месяц только и прикидывал, как к нему подъехать. Тут зверушка сам нарисовался со своим обедом. Беда, еще не грянувшая, но неотвратимая, жгла Чернявина до горячей испарины. Где крышу взять? Кроме как кинуться к всемогущему Александрову, ничего не вырисовывалось, а на этого самого Александрова вывести мог только Заяц. Тот при каждом удобном случае хвастал вхожестью к Константину Алексеевичу, точнее, к «Косте», с которым они, по словам Зайца, чуть ли не тусовались. Но чтоб Заяц для кого-то палец о палец ударил? Значит, самому что-то засвербело. От мысли, что придется втягиваться в мутные заячьи проблемы, настроение у Чернявина испортилось еще больше. Допустим, убедит он Зайца свести его с Александровым, а того-то – как заинтересовать? Это ж самому надо продумать, ведь у Зайца собственный расчет – вперед всего. Состояние было, как с похмелья. От страха и ощущения неотвратимой беды подташнивало, крутило живот.
…Это было почти пять лет назад. Тогда Чернявин жил в Москве. Теперь он обитал в городе Лидсе, в Западном Йоркшире. Хороший город, хоть и дыра дырой, зато исторический, вон зубцы башен даже из окошка виднеются, над ними небо… Тишина… Мысли в голове не мечутся испуганно, а мерно и неспешно мотаются с утра до вечера. Времени навалом, вот и перебирает, прокручивает он все повороты тех московских лет.
Из-за какой мути в тот день он чувствовал себя несчастным – Лида не дала, отгрузку завернули, Заяц нудеть будет… Это он страх от себя гнал, который под ребрами стоял, в горле пульсировал и распирал голову, аж уши закладывало.
Страх лишиться всего – своего кровного комбината в поселке Листвянка. Пять лет он его приватизировал… Выкуп рабочих, обхаживания губера, выкуп госдоли… Зачеты, переуступка векселей, раздел компании, снова обхаживание губера, выкуп земли. Передача долей губера и еще одного хрена с горы, которого губер подсунул, в управление своим оффшорам через российские дочки, потом сброс дочек, скандал с губером…
«Отберет, все отберет. Еще помедлю чуть-чуть – отберет! – одна мысль стучала в мозгу в тот день. – Лишить всего хочет… Сопляк, паршивец. Сделал состояние во времена беспредела, теперь впридачу к остальному еще и лес хапануть намылился. С целлюлозы, гад, заходит, с чего же еще. И Листвянский – самая легкая добыча у него в раскладе. Найдет, как отобрать, одна экология – и готово дело… И времени нет. Нет времени ни на что…»
Его «лэндкрузер» повернул наконец в переулок к ресторану.
– Как жизнь? По устрицам вдарим? – спросил Заяц, едва войдя в зал, и тут же цыкнул на официанта: – Валер, отвянь с меню. Бегом бутылку «шабли» и устриц. Вернешься, скажем, что дальше. Дюжину осилим, Юрочка?
Чернявин не ответил. Он прислушивался к своему страху, который подступал к горлу, и разглядывал Зайца, его раздавшуюся шею, чуть оттопыренные уши и блеклые серо-голубые глаза на румяном лице, покрытом странными красными прожилками.
– У тебя чё, аллергия?
– Ага! Глютен надо перестать жрать. Но это же наше все, глютен-то! Это ж и хлеб, и круассаны, и паста… Все, одним словом. А чё, я плохо выгляжу?
– Да нет, не хуже, чем обычно, – с неприязнью бросил Чернявин, отметив, что этот хитрожопый заяц к тому же заявился в ресторан, как какой-то хипстер, – в вязаной кофте на трех пуговицах и в фирменных джинсах.
– Чё пялишься? Завидуешь свободному человеку? Джинсы, кстати, без лейблов, как подобает уважающему себя человеку. А ты, как лох, все в галстуках Brioni… Так будешь устрицы?
– Не… я лучше супчику, а потом этих… Гадов на гриле, вперемежку.
– На гриле так на гриле, – Заяц откинулся на стуле, разглядывая, как официант открывает «шабли», разливает вино по бокалам, вкручивает бутылку в лед. – На гриле, так на гриле… Ты чё хмурый?
– Да нет, ничего особенного…
– А не особенного? Ну, давай по первой прокинем, – Заяц поднял бокал, подцепив на вилку устрицу. – Тема есть!
– Когда ты без темы встречался.
Чернявину было противно смотреть на Зайца. В особенности на шматок пластыря на шее. Чё там у него, чирей вскочил? От мысли о чирье на красноватой заячьей шее Чернявина замутило еще сильнее.
– Без темы встречаться – время тратить. Подумал я, не купить ли тебе, Юрочка, мой картонный завод?
– На фиг он мне? Сдурел, что ли? Ты, чё, в кэш надумал выйти и отвалить?
– В какой кэш? Нам с тобой в кэш рано, мы еще столько не наработали. Ты чё хмурый такой? Картонный, это я так, для затравки, уж больно хорош картонный. Тема в другом. Надо нам с тобой Самбальский комбинат забирать, причем срочно. И сделать холдинг. Твоя Листвянка, Самбальский и мой картонный. Тема? Ты же знаешь, что у меня в Самбальском давно двадцать пять. А тут госдолю на аукцион выбрасывают, еще столько же…
![Филофиоли [семь рассказов]](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
