Иуда

Это было в Иудейской пустыне, вблизи Иордана. Солнце стояло высоко, не чувствовалось ни малейшего дуновения; воздух был паляще зноен.

На тропинке, извивавшейся среди голых утесов, показался Иуда, ведший за руку свою слепую мать.

Долго шли они, не говоря ни слова. Иуда продвигался вперед тяжелой, строптивой поступью и упрямо смотрел вниз. Мать с трудом поспевала за ним. Она шаталась, изнемогая от усталости. Под конец силы совершенно изменили ей, и она остановилась, чуть не падая на землю.

Тогда остановился и Иуда и мрачно взглянул на нее. Словно почувствовав его взор, она с мольбой подняла к нему свои потухшие глаза и сказала:

— Я так устала, сын мой!

— Не больше, чем я! — жестко ответил он.

— Ты издеваешься! Ты молод и силен, я же стара и слаба; не можешь ты быть так утомлен, как я!

— Не в этом дело! — ответил он в прежнем тоне. — Я более утомлен, чем ты, ибо ты идешь своим собственным путем, а я иду не своим!

— Не гневайся, сын мой! Если труд велик, то будет велика и награда!

Он засмеялся жестким и натянутым смехом, затем грубо схватил мать за руку, подвел ее к камню и усадил на него. Сам он стал на некотором расстоянии от нее, опираясь на свой посох.

Она обратила к нему лицо со смешанным выражением боязни и благодарности.

— Видишь, Иуда, — сказала она, — ты вовсе не так суров! Поди, сядь здесь; дай мне отереть пот с твоего лба!

И она протянула вперед руки, ища его..

Но он не тронулся с места, не ответил ей. Машинально приподнял он край своего плаща и вытер им себе лоб. С минуту царило молчание. Вдруг он потряс кулаком и запальчиво воскликнул:

— Да будет проклят этот человек!

В этот же миг мать подняла руку предостерегающим жестом и прошептала:

— Молчи!

Что-то в ее голосе заставило его вопросительно взглянуть на нее.

Она выпрямилась и сидела, вытянув шею, как будто прислушиваясь. Руки ее дрожали.

— Что это? К чему ты прислушиваешься?

— Молчи — повторила она. — Ты разве не слышишь?

— Ничего я не слышу!

— Не слышишь ты разве точно шум голосов?

— Твои старые уши шутят с тобою шутки. Я ничего не слышу!

Мать скорбно покачала головой.

— Это вина твоего сердца, Иуда! Если б сердце твое хотело, уши твои наверно бы слышали!

Он язвительно засмеялся.

— В таком случае, твои глаза обвиняют твое сердце, мать.

Она не ответила ему; как будто даже не слыхала его. Она снова стала прислушиваться, и лицо ее выражало сильное напряжение.

— Нет, я не обманываюсь, — сказала она, — я слышу это, слышу! Это недалеко отсюда. Вот шум растет, а вот стало тихо, слышишь, как тихо, а теперь, слышишь ты, слышишь?

Трепет пробежал по всему ее телу и внезапный свет озарил ее лицо.

Иуда искоса взглянул на нее, и в его взоре быстро промелькнуло что-то похожее на страх. Но затем он подошел к ней, взял ее за плечо и стал трясти, говоря сердитым голосом, безотчетно перешедшим в такой же шепот, как у нее:

— Я ничего не слышу, говорю тебе, ничего! С ума ты что ли сошла?

Мать схватила его руку и с такой силой держала ее, что он не мог сопротивляться.

— Не слышишь ты разве этот голос, отдающийся в горах? Это он, Иуда, это он!

— Кто?

Он вздрогнул и взглянул на нее.

— Иоанн? — нерешительно проговорил он.

— Да, это Иоанн; это, несомненно, Иоанн. Благословен ты, сын мой, приведший меня сюда!

Он высвободился, отошел на несколько шагов и произнес медленно, как бы обдуманно:

— Да будет проклят этот человек!

Мать протянула к нему руки, точно пытаясь его остановить.

— Не ожесточай своего сердца, сын мой!

— Если б оно было помягче, нам обоим пришлось бы умереть с голоду! — ответил он и отвернулся. Он стал прислушиваться украдкой, как будто она могла видеть его, но, ничего не услышав, презрительно передернул плечами и снова повернулся к ней.

Она, между тем, поднялась и беспомощно вперила свои угасшие глаза в пространство.

— Что ты так пристально смотришь туда? — сердито вскричал он. — Ведь ты все равно ничего не видишь!

Тогда она поникла головой и прикрыла глаза руками.

— Горе мне, что глаза мои угасли! Но ты, мой сын, скажи мне, видишь ты что-нибудь?

— Вижу все, что можно видеть. Вижу перед собой рехнувшуюся женщину, вижу вокруг себя горы, а над собою небо, и больше ничего! А там, вдали, вижу полоску воды посреди утесов.

— Это Иордан! Да, да; теперь мы близко к цели. — Она ощупью искала его руки. — Пойдем; я не чувствую больше усталости, нам надо торопиться!

Иуда простоял с минуту в нерешительности, борясь сам с собой. Потом сделал над собой усилие и протянул матери руку.

Она схватила ее, и они пошли дальше.

Тропинка поднималась все выше и выше, становилась все круче, тесней. Земля была раскалена от зноя, и острые камни резали путникам ноги. По временам Иуда останавливался, как будто намереваясь повернуть назад, но мать уговаривала его, трепеща в своем рвении, и он нехотя следовал за ней.

Вдруг утесы раскрылись перед ними, пространство расширилось. Внизу лежали берега Иордана.

Иуда остановился и посмотрел в долину. Его лицо на мгновенье побледнело, и в глазах появилась мрачная тень.

Мать сделала несколько шагов вперед, стараясь увлечь его за собой. Но затем она тоже остановилась и стала слушать.