СЫМА ЦЯНЬ И ЕГО “ИСТОРИЧЕСКИЕ ЗАПИСКИ”
Свое современное название “Исторические записки” (Ши цзи) труд Сыма Цяня получил уже после смерти автора; сам Сыма Цянь называл свое сочинение “Книгой Придворного историографа” (Тайшигун шу). Название это символично. Оно явилось своеобразной данью уважения “отца китайской историографии” к древним, уходящим в глубь веков традициям, созданным и ревниво сохранявшимся придворными историками-летописцами. О той исключительно важной роли, которую сыграли эти предшественники Сыма Цяня в истории формирования исторических представлений древних китайцев, говорит уже тот факт, что в древнекитайском языке само понятие “история” является производным от знака ши, в своей первоначальной форме изображавшего руку, державшую табличку для письма; отсюда его первоначальное значение — “человек, ведающий записями”. Древнейшие образцы таких записей — иньские надписи на костях и черепашьих щитках — по своему назначению не являются летописью в узком смысле этого слова, но их составление входило в компетенцию историографа, что наложило на них определенный отпечаток. Это проявляется прежде всего в исключительном внимании, уделявшемся категориям места и времени — непременное условие летописных записей. Кроме этого, отнюдь не все иньские надписи связаны с ритуалом гадания (хотя они и вошли в науку под названием “гадательных надписей”). Среди них есть записи событий, происшедших при дворе (присылка дани, совершение жертвоприношений и т. д.), а также записи речей вана, обращенных к знати или к войску. Таким образом, уже в иньских надписях мы находим истоки двух типов [13] исторических записей, характерных для “летописного” периода древнекитайской историографии: записи речей и записи событий.
Один из древнейших исторических памятников Китая, Шан шу, представляет собой образец записей “речей правителя”. Сопоставление текста Шан шу с надписями на бронзовых сосудах чжоуской эпохи позволило не только установить аутентичность той его части, которая имеет отношение к эпохе Чжоу, но и показать, что составление Шан шу было непосредственно связано с деятельностью придворных анналистов.
Надписи на бронзе свидетельствуют, что историограф при дворе чжоуского вана не только выполнял функции скриба, но и оглашал приказы правителя во время торжественной церемонии инвеституры, сопровождал его в военных походах, занимался вопросами астрологии и предсказаниями судьбы. Оценка событий и лиц под кистью анналиста была мерилом добра и зла — это в первую очередь и определяло высокое общественное положение историографа и его непререкаемый авторитет.
В то же время в такой оценке роли историографии нельзя не видеть истоки принципа “поощрения и порицания”, связанного с другим памятником древнекитайской историографии — Чунь-цю. Ортодоксальная традиция приписывает авторство Чунь-цю Конфуцию, однако в основе летописи, несомненно, должна была лежать хроника, составленная в царстве Лу. О существовании подобных хроник в целом ряде других царств говорят многочисленные свидетельства. Мэн-цзы упоминает названия некоторых из них: Чэн в царстве Цзинь, Тао-у в царстве Чу, Чунь-цю в царстве Лу. Характеризуя Чунь-цю как образец древнекитайской летописи, Лян Ци-чао указывал на следующие ее особенности:
1. Исключительная лапидарность. Каждая запись содержит не более 40 иероглифов, а есть такие, которые состоят всего лишь из одного иероглифа.
2. Каждая запись посвящена одному событию, и между записями нет органической связи. Несколько записей, [14] относящихся к одному году, составляют самостоятельные части летописи.
3. В летописи отражены только события, происходившие при дворах правителей — чжухоу.
4. С исключительной подробностью рассказано о стихийных бедствиях, землетрясениях, солнечных и лунных затмениях [1].
Характерная черта этих ранних летописей состояла в том, что анналист видел свой долг в фиксировании событий, но не пытался анализировать и обобщать их. Не случайно ни в одном из исторических сочинений доханьской эпохи, по существу, не ставился вопрос об исторической закономерности, о причинной зависимости в развитии истории и т. д. Такая задача могла быть решена лишь после длительного периода первоначального накопления исторических знаний.
Впервые такая задача была поставлена в двух исторических сочинениях древности: “Истории” Полибия и “Исторических записках” Сыма Цяня [2]. Многие черты сближают эти труды (их авторы были почти современниками), и в первую очередь представление о цели и назначении истории. Полибий справедливо считал, что частные истории его предшественников оказались бессильными “обнять и узреть духовным взором прекраснейшее зрелище прошлых событий”, и сам называл свою историю “всеобщей” [3]. Сыма Цянь видел цель своего труда в “проникновении в суть изменений древности и нынешнего времени” [4].
И все же труды Полибия и Сыма Цяня во многом отличаются друг от друга.
“История” Полибия всеобща в том смысле, что она включает историю нескольких стран (хронологически же она ограничивается периодом в 50 с небольшим лет); “Исторические записки” Сыма Цяня всеобщи в том смысле, что, во-первых,
