Январь укрыл Восточную Англию[1] белой пеленой. Снегопад продолжался, устилая мелкой крупой плоскость аэродрома, ангары со свисающими с крыш сосульками, и лишь расчищенная взлетно-посадочная полоса черной линией рассекала скованную морозом заснеженную округу. Отапливаемое помещение гауптвахты я посетил последним. Доски под окошком дежурного были поражены сырой гнилью, дверные притолоки источены червями, сами двери также подгнили внизу. Сделав отметку в планшете, я на минуту задержался, просматривая все свои записи.
Сопровождавший меня при обходе столовых и казарм старший сержант вернулся, поговорив с кем-то по телефону.
— Полковник приглашает вас выпить с ним перед вашим отъездом.
Я ничего ему не ответил, сосредоточившись на своих рабочих заметках, перепроверяя, ничего ли не упустил. Двадцать три страницы записей, а завтра я должен буду подвести общий итог, написать отчет и, разумеется, составить смету. Эта старая военно-воздушная база была в основном построена в годы войны, необработанную древесину дверей и окон латаных-перелатаных казарм защищал лишь слой краски. Были также бараки, стены которых уже начали превращаться в труху. Работы здесь был непочатый край, и от моих расчетов зависело, возьмет ли «Петт и Полдис» этот подряд и получит ли от него прибыль. Кроме того, это моя первая крупная экспертиза после того, как у компании сменился владелец.
Я закрыл планшет. Сержант повторил приглашение, и я поинтересовался, почему полковник? Я и раньше работал с базами Королевских военно-воздушных сил, и мою деятельность всегда контролировал подполковник, и ни разу полковник, начальник авиабазы.
— Не могу знать, сэр.
Он глянул на часы, стоявшие на столе.
— Он ждет вас в офицерской столовой. Так что, если вы закончили, я вас провожу.
Был уже второй час, и ни малейшего потепления, когда мы шли по обледенелой дороге, мимо вахты, где охранники, спасаясь от холода, набились в свою застекленную будку. Морозный ветер приносил оглушительный рокот прогреваемых двигателей, выдыхаемый нами воздух превращался в облака пара. Грейт-Уз[2], должно быть, сегодня подмерзнет вдоль берегов до самого Кингс-Линна[3], и моя маленькая яхта, пришвартованная в одной из проток солончаков в Блейкни[4], окажется вмороженной в лед.
Полковник, высокий темноволосый мужчина с орлиным носом на иссеченном грубыми морщинами лице, ожидал меня в баре. С ним также были подполковник и майор, но он меня им не представил, и они удалились сразу же, когда полковник спросил меня, что я буду пить. Я попросил виски с имбирным вином.
— Знаете толк, — кивнул он. — А у меня сегодня полет.
Сам он пил апельсиновый сок. В баре царил сумрак, включили свет. Как только мне вручили выпивку, он повел меня к столику в дальнем углу зала.
— Я полагаю, вы немало знаете о кораблях. О деревянных кораблях.
Он указал на стул, предлагая присесть.
— Вы имеете в виду парусники?
Он утвердительно кивнул. Я сказал, что мне приходилось бывать на некоторых.
— То были учебные парусные суда.
Благодатное тепло достигло моего желудка.
— Кроме того, у меня есть собственная лодка. Деревянная, не из стекловолокна. А что?
— Старинные корабли, — продолжил он, не отвечая на мой вопрос. — Оснащенные прямыми парусами.
Он расстегнул карман форменной куртки и вынул несколько сложенных листков.
— Год назад в это же время я был на Фолклендских островах[5].
Полковник помолчал, глядя в бумаги. Его мысли, по-видимому, блуждали в прошлом.
— Странное место, — пробормотал он. — Самое необычное из всех, где мне доводилось нести службу.
Он поднял голову, снова устремив на меня взгляд.
— Как вы полагаете, сколько времени может просуществовать деревянное судно в Антарктике, в тех холодных условиях?
— Не знаю, — ответил я. — Зависит от множества факторов: от вида древесины, из которой построен корпус, ее состояния, от широты, о которой идет речь, от перепада температур. Кроме того, — прибавил я, — нужно знать, сколько месяцев в году древесина подвергается воздействию мороза и особенно погружена она в воду постоянно или нет. Если к ней имел доступ воздух…