Моему сыну — великолепному мальчишке — посвящается
Светлана загремела сковородой. Донышко неровное, с плиты соскальзывает, но — самая удобная. Картошка не пригорает, оладушки вкусные. И всякий раз — борьба. Все шутили, а Санька собрался написать «Сагу о коварной сковородке», но не собрался. Об этом тоже шутили за ужином. В особенности о том, как Саньке этой самой сковородкой перепадет. Классически. Сковорода увертывалась, ее надо было придержать рукой за скользкую ручку. Светлана обожгла палец, с грохотом сунула сковородку в угол плиты и выключила газ. Ушла в ванную. Санька появился через минуту, замаячил за плечом в зеркале:
— Ну, ты чего? Светкин? Чего? Она внимательно смотрела на лицо мужа сквозь потеки зубной пасты на стекле. Намыливала руки. Руки чуть тряслись.
— Ты в самом деле не понимаешь? Или притворяешься? На часы смотрел?
— Какие часы?
— Саша!!! Без двадцати десять!!!
— А-а, — он подал ей полотенце и сам закрыл кран. Светка уставилась на блестящие пальцы.
— Ну, ведь еще двадцать минут… Она швырнула в мужа полотенцем и ушла в кухню. Там уже просиживал самый уютный табурет Санькин товарищ Колька. На столе — темные бутылки пива в ледяном поту. Сам принес. Типа, засиделся, но, понятно, что и не собирался домой. Тянул, пока не останется времени. Улыбнулся Светке длинно, прилепился улыбкой к напряженному лицу.
Света растянула губы в ответ, зная, что после этого — оставит ее лицо в покое, отвлечется, будет смотреть по сторонам. Или — на пуговицу халата. Только при нем она вспоминала, что надо бы еще одну пришить — пониже… На ноги пусть смотрит. А в лицо сейчас — не надо. Не сможет Светка вымучить ничего, кроме дежурной улыбки. Напряглась, слушая звуки в подъезде. Лифт, смех. На часах — без пятнадцати, а они — смеются! Сволочи беспечные. Или наоборот — рады, что успели. Мимо… Не Арик. Схватила кухонное полотенце. Скомкала. И застыла, отвернувшись от Николая. Слушая. Слушая… Поморщилась недовольно — из Танюшкиной комнаты — шум, мешает слушать коридор.
— Скрипочка!!! — будто распахнув дверь криком, Танюшка выпала и затанцевала, закрутилась в коридоре. Петя Скрипочка выскочил следом.
Растопырил руки, гримасничает. Ловит.
— Уйди, Скрипкинз, дурак! Маме пожалуюсь! Маам?
— Чай пейте, — машинально сказала Света, — домой позвонил?
— Ага, теть Света, — Скрипочка уселся напротив Николая. Тот хмыкнул и бочком выбрался, канул в черную щель балконной двери. Скрипочка оскалился вслед. Танюшка захихикала в рваные длинные рукава. Метя хвостами кружев по столу, полезла в вазу с печеньем.
— Таня, тише. Поешьте спокойно. Уроки сделали?
— Ага.
— Таня, Арик не говорил, может он хотел у кого остаться?
— Нет. И Света резко обернулась на это «нет». Ткнулась взглядом в широкие дочкины глаза — серые-серые. Невинные такие. С балкона пролезал в комнату сигаретный дымок, щекотал нос. Еще пятнадцать минут до комендантского, потом можно еще час на балконе, после — только в квартире. А то — запах.
— Жди теперь, когда позвонит… — беспомощно сказала Света, злясь на то, что вот — полный дом народу, но никто и не волнуется, кажется. Дочка наполовину влюблена, наполовину еще играется. Муж с придурком этим, господи, какие же мужчины бестолковые! Ни утешить, ни даже заметить, что утешение нужно — не умеют. Торопятся накуриться и болтают, небось, снова о футболе своем. А то, что сына нет до сих пор!
— Тетя Света, вы не переживайте, — Скрипочка, наклонив черную лохматую башку, держал в руке хлеб, намазанный маслом, капал на него вишневым вареньем. Танюшка сбоку, высунула узкий розовый язык и ловила капли. Капель много — не держится варенье на масле.
— Он наверняка остался у кого-то. Ведь не маленький. Часы есть, мобильник есть. Позвонит.
— Он же знает! — крикнула Света. Швырнула мягкий комок. Полотенце упало у плиты и медленно раскрылось грязно-белым вялым цветком, — слово давал! Я плакала, просила! Я разрешила оставаться, только — чтоб звонил обязательно!
— Ну-у-у, вдруг домашний не работает, а мобила… Он зарядное-то взял? Может, сел аккумулятор.
— Господи, Петя, ты сам хоть понимаешь, что говоришь? Скрипочка свесил голову и аккуратно положил хлеб на тарелку.
Красная клякса варенья текла тонкими нитками, пачкала фаянс.
Замолчал виновато.
— Ну, хватит, — сказала Танюшка, — мам, Арик не вернется. Света диковато глянула на дочь. Та сидела пряменько, положив руки на колени. Одну руку, кажется, на Скрипочкино. Он своей сверху гладит.
— Хотя, ты прав, Петенька, — мать вздохнула, — мало ли что, вдруг…
— Мама! Он не придет. Он ушел. К жукам.
— И мобильники не у всех ведь есть… — Света подобрала полотенце, расправила его на столе. Сложила аккуратно квадратиком, снова развернула. Взяла тарелку с бутербродом, вытряхнула кусок на стол и стала тщательно протирать засаленным полотенцем сладкие черные письмена. Тарелка покрылась разводами. На полотенце расцвели бурые пятна. Хлопнула балконная дверь. Саня, досмеиваясь, оборачивался к идущему позади Николаю. Увидел жену, оборвал смех.
— Саша, — жена смотрела на него, полотенце, прилипая и отрываясь, двигалось, скрипело, — Саша… Арик… Таня сказала вот только что.
