Джим Пуговка и машинист Лукас

А начинается она в стране Медландии, где жил-поживал себе один славный машинист по имени Лукас. Страна Медландия была очень маленькой. Можно даже сказать, очень-очень-очень маленькой, если сравнить ее, например, с Германией, или Африкой, или Китаем. Зато если сравнить ее с обыкновенной квартирой, то она, пожалуй, будет чуть больше.

Посередине страны возвышалась гора, занимавшая почти всю территорию, а вокруг этой горы, у которой было целых две макушки: одна повыше, другая пониже, вились дороги и дорожки с крошечными мостами и туннелями. Кроме того, через всю страну тянулись рельсы — для них даже проделали специальные туннели в горе, чтобы можно было проехать насквозь и быстро добраться до любой точки Медландии.

Само собой разумеется, кроме дорог, туннелей и мостов в Медландии были еще и дома, вернее, их было Два. Один просто дом, другой — дом с магазинчиком. У подножия горы примостилось крошечное здание железнодорожной станции, где как раз и жил машинист Лукас. А наверху, на горе, меж двух вершин стоял королевский дворец.

В общем, в маленькой Медландии помещалось не так уж мало всякого разного, но больше, пожалуй, уже ничего бы не влезло. Главное, здесь нужно было быть очень осмотрительным, а то зазеваешься и ненароком проскочишь государственную границу, и тогда уж точно промочишь себе ноги, ведь Медландия, кроме всего прочего, была не просто страной, а страной-островом. Этот самый остров лежал посреди бескрайнего океана, и потому здесь ни на минуту не смолкал шум морского прибоя. Большие и маленькие волны с грохотом разбивались о границы этого крошечного государства. Впрочем, иногда море успокаивалось, и тогда оно становилось гладким, как зеркало, так что ночью в нем отражалась луна, а днем — солнце. Необыкновенно красивое зрелище и даже немножко торжественное. В такие дни машинист Лукас любил посидеть на бережку и полюбоваться всей этой красотой. Почему, собственно говоря, Медландия называлась Медландией, а не как-нибудь иначе, не знала ни одна душа. Но наверняка этим когда-нибудь займутся ученые и все как следует выяснят.

Теперь вы представляете себе, как выглядела Медландия — страна, в которой жил машинист Лукас со своим локомотивом по имени Кристоф, или Кристи, как называл его ласково Лукас. Локомотив этот был очень хороший, правда, немножко толстый, но зато с настоящим тендером для воды и топлива, который, как и положено порядочному паровозу старого образца, помещался в самой машине, а не болтался где-то там сзади, — без такого новшества Кристоф, слава Богу, прекрасно обходился.

Тут пытливый читатель, конечно, вправе задать вопрос: а зачем, спрашивается, такой маленькой стране нужен паровоз? Видите ли, всякому машинисту нужен паровоз, иначе чем он, по-вашему, должен управлять? Может быть, лифтом? Но тогда бы он назывался лифтистом. А настоящий машинист хочет быть только машинистом, и никем другим. Да к тому же в Медландии не было никакого лифта.

Если говорить о внешности машиниста Лукаса (которого, кстати сказать, нисколько не волновало, нужен ли кому-то там его паровоз или нет), то его можно было бы назвать настоящим крепышом — небольшого роста, кряжистый, круглолицый, он чем-то напоминал упругий резиновый мячик. На голове у него всегда красовалась фуражка, а сам он ходил в неизменном рабочем комбинезоне. Глаза у него были голубыми такими же голубыми, как небо над Медландией в ясную погоду. Но зато лицо и руки были чернее черного — это от масла и сажи. И хотя он мылся каждый день специальным машинистским мылом, ничего не помогало, чернота прямо въелась ему в кожу, ведь Лукас работал машинистом уже много-много лет, а от такой работы, хочешь не хочешь, все равно будешь ходить чумазым как трубочист. Когда он смеялся — а он это делал довольно часто, — то видны были его ослепительно белые зубы, такие крепкие, что он запросто мог расколоть любой самый крепкий орешек. А еще он носил в левом ухе маленькое золотое колечко и курил короткую толстую трубку.

При своем небольшом росте Лукас был настоящим силачом. Ему ничего не стоило, например, завязать бантиком какую-нибудь здоровенную железяку. Никто и не подозревал, что он такой сильный, потому что сам он любил жить со всеми в мире и согласии и ему еще ни разу в жизни не приходилось демонстрировать свои скрытые способности — просто нужды не было.

Но мало того, Лукас был еще, кроме всего прочего, настоящим художником и непревзойденным мастером. Мастером по художественным плевкам. Он так метко плевался, что мог с одного раза затушить горящую спичку с расстояния в три с половиной метра. Но это для него были игрушки, потому что он умел делать кое-что и получше, и вряд ли сыщется на всем белом свете человек, который сумеет сделать то же самое с такой легкостью и изяществом, — нет, никто не сравнится с ним в исполнении двойной петли (это такой особый плевок, который в полете вырисовывает весьма художественную петлю).

Целыми днями Лукас колесил по острову: сядет на свой паровозик и ездит туда-сюда по извилистым рельсам — с одного конца острова на другой, через все пять туннелей, а потом обратно, и так с утра до вечера — все чин чином, и никаких тебе происшествий или там приключений. Кристофу было явно по душе такое занятие — бодро катил он по замысловатым путям, сопя и пыхтя от удовольствия. Ему было так хорошо, что иногда от избытка чувств он принимался упоенно посвистывать. Тогда к нему присоединялся Лукас, и они весело катили и свистели на два голоса. Особенно здорово это получалось в туннелях — ведь там такое замечательное эхо.