Макар Троичанин
И никаких ХУ!
Повесть
Глава предпоследняя
- 1 –
- Физкульт-привет!
Моложавый мужчина творческих лет и рыхлого конторского телосложения с гладким лицом, отполированным многочисленными выговорами, нахлобучками и предупреждениями до полного омертвения лицевых эмоциональных мышц, энергично проник в небольшой коридорчик со стандартными обшарпанными тёмно-зелёными панелями и тусклой голой лампочкой, густо засиженно-загаженной мухами. Бледное и вечно тлеющее светило, поскольку выключатель, как и полагается в казённых учреждениях, не работал, матово заволакивали лениво колыхающиеся слоёные клубы сигаретного смога, нехотя выползающие, осветляясь, в открытую форточку серого окна с облупившейся, некогда белой, эмалью и никогда не мывшимися внешними стёклами в пыльно-влажных разводьях. Кто-то когда-то не поленился открыть внутреннюю раму и коряво начертать по пыли: «Не курить!». За обшарпанной, плотно не закрывающейся, дверью в углу назойливо журчал унитаз, страдающий недержанием, а у порога курилась тонкой струйкой жестяная урна, переполненная окурками, обсосанными до фильтров не потому, что местные никотиноманы жмотничали, а потому, что до предела тянули драгоценное нерабочее время. Вот и сейчас они самозабвенно дотягивали по второй, нисколько не сомневаясь, что первые полчаса каторжного рабочего дня законно предназначены для никотинового прочищения заспанных мозгов и разгонного трёпа, без которых и прямой линии не проведёшь, фразы путной в документе не составишь и дважды два напортачишь, а потому без энтузиазма встретили мало задержавшегося начальника:
- Привет… салют… здорово… наше вам…
- Ты чё, зарядку, что ли, сделал? Или пёхом пёр? – лениво поинтересовался толстяк с очень даже заметным брюшком, занявший почти весь подоконник так, что худому высокому соседу достался всего лишь краешек у оконного карниза.
- А как же! – бодро, как о само собой разумеющемся, сознался начальник, морщась и разгоняя пухлой дланью дым, назойливо лезущий в прочищенный гимнастикой и свежим воздухом благородный нос. – И тебе советую.
- Ну, уж нет! – решительно отказался пузач. – Мне противопоказано, - втянул сигарету так, что она от доменного напряга затрещала и засветилась на конце, и, выдохнув мощнейшее облако смога, стараясь не попасть в физкультурника, объяснил: - Здоровье ни к чёрту! – Соседи сразу же подленько заухмылялись, не доверяя как обычно сосед соседу. – Болею зверски!
- Обжорством, что ли? – поставил диагноз худой, бесстыдно покосившись на доброкачественную опухоль толстяка, затянулся сам, но, не рассчитав собственного здоровья, закашлялся до слёз и затрясся, стукаясь костями о карниз и бессильно мотая головой. Выждав, пока здоровяк задавит приступ, которым, как известно, бог не ко времени шельму метит, местный Карлсон без пропеллера терпеливо объяснил свой злейший недуг:
- Много ты понимаешь в объедках! Повышенный, по твоему сермяжному мнению, аппетит мой – всего лишь реакция на основное заболевание – СинХУ, кровному врагу не пожелаю!
Куряки радостно зашевелились, предчувствуя незапланированную затяжку утренней трепанации без вскрытия, и достали по третьей сигарете.
- Что за китайская чертовщина? – брезгливо скривился начальник и даже, на всякий случай, отступил на шаг от заразы. – А ты зачем здесь? – набросился с бухты-барахты на молодого белобрысого парнишку, скромно отирающего стену в отдалении. Тот от неожиданности растерялся, жалко улыбнулся, промямлив в оправдание:
- Я… я – со всеми…
- Так они курят! – взъерепенился начальник, не встретив отпора. – А ты почему лодырничаешь? Иди и работай.
Никто не заступился за молодого сотрудника, а толстяк удручённо вздохнул, сопереживая руководству по поводу явного нарушения трудовой дисциплины, равнодушно проводил глазами единственного лодыря, затесавшегося в дружный работящий коллектив, и, подождав, пока он скроется в производственном помещении, продолжил ровным успокаивающим баритоном:
- Ошибаетесь, Викентий Алексеевич, китаец и рядом не лежал.
- Японский грипп, да? – встрял догадливый брюнет с мелкими подвижными чертами лица, плутоватыми карими глазами и щегольскими усиками времён киношных гусар.
- Ага, - подтвердил неизлечимо больной, - всё равно, что птичий азиатский: сейчас нагрянут водяные из МЧС в резиновых робах и масках и всем головы поотрывают, - толстяк показал ладонями, как, - чтобы ликвидировать очаг эпидемии.
- Ладно, - начал опять заводиться нетерпеливый страж дисциплины, - не тяни резину, пора за дела приниматься, - он посмотрел на наручные часы, - ого! Почти полчаса угробили.
Гриппозник опять удручённо вздохнул.
- Этими своими обидными словами, дорогой Викеша, ты только подтверждаешь давно известную истину о том, что все начальники – люди бездушные и бессердечные, для них главное не производитель, а производство, не производственные отношения, а прибыль. Одним словом – капиталист! А вы, братцы, - с трудом сделал пол-оборота к задымлённым соратникам, - тупари беспросветные, причём самые что ни на есть закоснелые, промозгло советские. Ладно, - опять вздохнул, бросив на начальника укоризненный взгляд, - образовывайтесь, пока я ещё жив, - затянулся сигаретой в предсмертной агонии и расшифровал-таки загадочную аббревиатуру неизвестной болезни: - Знайте, олухи: СинХУ – синдром хронической усталости. И не лыбьтесь ехидно и мерзко: это благородная и незаразная болезнь – зря отодвигаешься, Викентий Алексеевич. Это элитная хворь интеллектуально развитого общества XXI-го века, к вам, тормозам, не пристанет. – Успокоенные сотрудники усиленно задымили и ещё шире заулыбались, а некоторые даже коротко хохотнули. – Чего ржёте-то, бездари науки? Обрадовались, что вам не грозит интеллектуальная инфекция? А в некоторых, к вашему скудному сведению, особенно развитых странах, в таких, например, как Англия и Израиль, усталым хроникам, надорвавшим основное орудие труда – мозг, давно уже дают бюллетени.
