Никола Ре
И это только начало
Роман[1]
Перевод: И. Пашанина[2]
Язык оригинала: французский версия для печати
1
Иногда по ночам я смотрю из окна, как рвется на привязи соседская собака, она чуть не сворачивает себе шею и придушенно хрипит. Я вижу, как у нее из пасти идет пар, - значит, пока не сдохла. Время от времени она в отчаянии задирает морду, но где уж ей вырваться. Спорю на что угодно: если эту собаку когда-нибудь спустят с привязи, ее больше тут никто не увидит.
Проходит ночь за ночью. Собака становится моим товарищем по несчастью, постоянно является мне в кошмарах, тощая, едва живая, с мерзким запахом и противным голосом. По вечерам, часов в восемь, ее хозяин понуро выносит из сарая кирку и принимается углублять яму, которую когда-то начал рыть возле собачьей конуры. Поначалу я думал, что он решил устроить бассейн, но с трудом верится, что он дня прожить не может без заплыва брассом. Сосед с головой уходит в работу. Пот заливает ему глаза, но он не обращает внимания. Сосед до такой степени погружен в свое занятие, что это смахивает на ритуал. У него и движения-то всегда размеренные. Мой отец считает соседа никчемным паразитом, потому что тот сидит без работы и не парится. А я с отцом не согласен. Мне кажется, наш сосед просто доводит начатое до конца.
В тот вечер в ворота тихонько проскользнула гибкая фигура в длинном пальто и с тяжелым чемоданом в правой руке. Пришедший подходит к соседу, некоторое время смотрит на него, а потом предлагает выпить. Сосед соглашается. По смеху я узнаю Мартена. Они сидят на краю ямы и курят. Я знаю, почему Мартен вернулся. Мартен - мой старший брат. На первых страничках семейных альбомов его фотки: вот он со своим мотороллером на школьной стоянке, а вот катает меня на заднем сиденье. Помню, как мы с двумя приятелями шушукаемся у меня на кровати, пока он сидит в гостиной с девушкой, с которой тогда встречался. Он обещал прийти к нам и рассказать нам, как все прошло. Мартен всегда сдерживал такие обещания. А еще было: я долго и безутешно ревел во дворе, сейчас уже не вспомню почему. Мартен вышел ко мне, я перестал плакать, мы немножко прогулялись туда-сюда, у меня почему-то перехватило дыхание, в горле стоял ком. Я говорю Мартену:
- У меня ком в горле, мне трудно глотать и даже дышать. Что со мной, Мартен?
- Все пройдет. Такое со всеми бывает.
Мы еще немного молча походили по саду, пока мое горе не утихло. Странно, что я до сих пор помню тот случай. Сосед опять принимается за работу, огонек сигареты Мартена еще какое-то время виднеется в темноте. Брат смотрит на мое окно, но без улыбки. Раньше такого не бывало.
2
Отец сидит в гостиной. Вид у него, будто он готовится к чему-то важному. Он включает телевизор и смотрит прогноз погоды на кабельном канале, потому что стареющая дикторша похожа на его жену. У моего отца в жизни две большие страсти: жена и игрушечная железная дорога. До сих пор, стоит ему взять в руки паровозик Восточного экспресса, перед глазами у него возникает Венеция, вагон-ресторан, начищенное столовое серебро, оживленные беседы о тонких материях с декольтированной блондинкой, так похожей на мою мать. Мать всегда была ему живым укором, он так и не научился ценить ее красоту. Ей уже перевалило за сорок, а она продолжает носить такие же заколки, как и во времена, когда она была первой красавицей школы. А теперь пожалуйста, отцу только и остается, что любоваться на дикторшу с кабельного канала, потому что дикторши возвращаются каждый вечер, а не сбегают одним прекрасным утром, даже не взглянув на «человека, который не способен просчитать ситуацию на два хода вперед». Мартен разглядывает тарелку, будто ждет помощи от фарфора. Но Мартену мало чем поможешь. Он сжег за собой все мосты. Он вступает в будущее с пустым желудком и давно не стриженными волосами, в белых трениках и пока еще сером халате. Полтора часа мы тряслись на грузовике, чтобы забрать обломки его прошлой жизни: двуспальную кровать, стол, комп, старый шкаф и пару-тройку книг, в сущности об одном и том же: везде герой попивает себе розовое шампанское, посмеиваясь над старушкой-судьбой. Мартен неисправимый идеалист, он упивался идеальной любовью, огромной, казалось заполнившей собой весь Париж. Он из кожи вон лез, чтобы воплотить свою великую мечту. А сейчас он устал.
Брат встает из-за стола, убирает остатки салата и холодного мяса. Я тоже хочу сделать что-нибудь полезное. Мне хорошо, я рад, что завтра можно будет избежать этой ежедневной тягомотины: будильник в 7:15, что бы ни случилось, как бы поздно ни лег накануне; встать, выйти из дома, пройти через неизменное рапсовое поле до автобусной остановки; собака провожает меня взглядом; все тот же безжизненный квартал (хоть бы одну забегаловку открыли), а по домам сидят родители, которые больше не целуются, и дети, которые воруют, потому что у родителей ничего не допросишься; автобус фирмы «Вернон кар», та же дорога, тот же маршрут, тот же городок, та же школьная столовка, та же дверь автобуса, которая открывается всегда в одном и том же месте у главного входа; школа, где тебя оставляют на второй год, где тебе изо дня в день парят мозги, - шестнадцать лет, а уже повеситься хочется. Ни тебе аварии, ни несчастного случая, никакого, даже крохотного, чуда. Уже сейчас можно предугадать, чем все кончится. Детство с радужными мечтами уже прошло. Потом работа и роман с прекрасной девушкой, потом та же девушка, но ты в ней уже разочаровался. Вот и вся жизнь. Пора в класс. Вот они, наши камеры. Корпус Е 2, класс 236. И больше ничего. Хотя, если умеешь врать, можно немножко задержаться на свободе, оттянуть наступление этой скукотищи, провести пару минут наедине с собой; иногда ты мокнешь под дождем возле школы, пока у них еще нет над тобой власти, пока они ничего не могут поделать ни с твоей сигаретой, ни с огромным миром вокруг; твоя сигарета потихоньку тает - огонек поэзии на кончиках пальцев.
