Клэнси Аймислунд – за упорядоченность, веселье, разум, за все прилагательные, и за все, кроме голубых штанов, – их я купила сама.
Маме – которая не только родила меня, без нее вся моя ДНК развалилась бы, а вокруг наступил бы хаос. Что бы я делала без тебя? И где? Давай как-нибудь пройдемся по магазинам.
Моему брату Тодду – с которым мы всегда будем повязаны. Помнишь, как Дебби забеременела и мы появились? Хорошее было времечко.
Сьюзан Глюк – настоящей Сьюзан, с настоящей мамой Дорис – моему агенту, которая избавила меня от новоявленной напасти и вернула в прекрасный мир.
Я того не стою (меня зовут Лиза).
Бетси Рапопорт – моему редактору, моей надежде и опоре. Вы избавили меня от кошмара. Спасибо, что спасли не только меня, но и большую часть книги.
Киму Пэйнтеру – за перевод, объяснения, ловлю блох и доработку напильником.
Миссис Гуммер – моему возвышенному кинематографическому альтер эго.
Крейгу Биерко – моему возвышенному альтер эго, но только в смысле роста.
Хелен – за записки, чай и состязание в материнстве.
Трейси и Джонни – спасибо вам обоим за – кхе-кхе (черт) – постоянную – кхе-кхе (зараза) – поддержку. Без вас – кхе-кхе (вот блин) – этот постоянный кашель был бы просто – кхе-кхе (япона мать) – невыносим.
И, наконец, Дэвиду Розенталю – моей новоявленной напасти, которого я почти прощаю, когда сплю. Избавьте меня от…
Кто там?
У Сьюзан Вейл возникла проблема, о которой совсем не хотелось думать: у нее ребенок от мужчины, который забыл сообщить, что он гей.
Он ей ничего не сказал, а она не заметила.
Должно быть, он решил не упоминать об этом, надеясь, что она спасет его. Сделает из него нормального «семейного» мужчину, с женой, ребенком и приличной работой на киностудии. А разве она не хотела спастись от того же? От одиночества? От бездетности? От печальной и никчемной, по мнению окружающих, жизни?
Так что, объединив тайные надежды на спасение, они завели ребенка и заключили пакт, наполнивший их жизнь смыслом.
Сьюзан не считала, что у нее тяжелый, властный характер. Хотя она была кормильцем семьи, с ярко выраженным мужским началом. Она всегда носила строгие, сшитые на заказ маленькие черные костюмы. Впрочем, Лиланд Франклин не нуждался в покровительстве мужика в юбке. Он вовсе не был женоподобен, отнюдь.
Беременность Сьюзан нарушила их пакт и превратила ее в настоящую женщину – очень ранимую женщину, так что Лиланду пришлось стать тем, кем он не мог быть: настоящим, уверенным в себе мужчиной… во всяком случае, уверенным в своей ориентации.
Оглядываясь назад, Сьюзан понимала, что должна была сразу догадаться, учитывая пристрастие Лиланда к бидермейеровской[1] мебели и тщательному уходу за своей внешностью… Должна была сообразить, когда он принялся посещать спортзал, совершенствуя тело, которое, как теперь она знала, совершенствовалось не для нее.
Их союз распался, не выдержав напряжения, их попытка стать нормальными потерпела крах. Когда их дочери Хани было три года, Лиланд оставил Сьюзан ради мужчины, хотя сперва говорил совсем о другом. Он сказал, что уходит, потому что Сьюзан чокнутая. Не дает ему спать по ночам. Не желает лечить маниакально-депрессивный психоз и говорит, говорит… говорит все время. Возможно, это она уговорила его расстаться с ней. Дала повод для расставания, сама того не желая.
Когда Лиланд ушел – сразу же после того, как это случилось, и страсти еще кипели, а поток боли и вины нес ее к Мысу Страха, – поздно вечером во время краткого, крайне нервозного телефонного разговора он заявил Сьюзан, будто она виновата в том, что он стал голубым: «Это все твой чертов кодеин!» На что Сьюзан со слезами ответила: «Ах, прости, я не прочитала ту часть инструкции на этикетке! Я думала, там идет речь о тяжелом транспорте, а не о гомосексуализме! Значит, я запросто могу водить тракторы и экскаваторы!» Затем бросила трубку и заплакала.
Когда его следы остыли, Сьюзан обнаружила, что осталась одна, с ребенком, злостью и пылающей в груди острой, слепящей, грызущей болью.
Оказалось, что Лиланд оставил ее с болезненной раной любви к нему, боль переполняла ее, и Сьюзан лелеяла это чувство. Злость прошла, а любовь стала лишь глубже, снова и снова ранила ее.
