Валю разбудил глухой скрежет и толчок. Она испуганно приподнялась и лишь тогда вспомнила: «Амур… плывём по Амуру…» В каюте было душно. Сквозь щели деревянной решётки, загораживавшей окно, пробивались с палубы полоски электрического света. Осторожно, чтобы не разбудить младшую сестрёнку Таиску, спавшую с ней «валетиком», Валя спустила ноги с кушетки. Напротив, отвернувшись лицом к стене, спал папа. Больше из пассажиров никого: каюта была двухместная.
Кап… кап… кап… — послышалось в тишине. Затихло немного и снова: кап… кап… кап… кап… Это падала вода из неплотно привёрнутого крана умывальника. Валя подошла, подставила руку под кран. Капли обрадованно затарабанили по ладони.
— Капельки амурские!.. — ласково прошептала Валя, чувствуя, как её ладошка, сложенная горсточкой, наполняется прохладной водой. Девочке вспомнилось, как часто повторял папа: «Водица амурская… Нет её лучше и вкуснее на свете…»
Сон убежал. Валя отодвинула скрипучую решётку окна — в каюту потянуло влажным свежим воздухом. Пароход стоял. Слышались голоса, шаги, что-то тяжёлое бухалось внизу на палубе. За бортом, на дебаркадере, лежали большие, крытые брезентом тюки, а дальше поднимался высокий тёмный берег, испещрённый песчаными тропинками, казавшимися белыми в ночном сумраке. По небу бежали светлые облака — было полнолуние. На фоне этого светлого неба, словно вырезанные из чёрной бумаги, чётко выделялись дома, сараи, столбы с чашечками изоляторов на перекладинах и даже тонкий шест со скворечником…
Пароход загудел и стал удаляться от берега. За мысом открылась блестящая рябь воды. Луна выскользнула из-за туч и побежала над тёмными сопками вдогонку за пароходом, а поодаль от неё запрыгали, затанцевали крупные весёлые звёзды.
Налетел ветер, выхватил из окна занавески, они затрепыхались, словно два белых платочка, которыми Валя и Таиска махали маме из окна поезда. А мама свой платочек прижимала к глазам и что-то кричала вслед поезду. Наверно, она в сотый раз им наказывала не купаться в Амуре — «ведь это такая дикая река», не выходить за околицу села — «там в тайге всякого зверья полно», одеваться теплее — «там и летом простыть недолго…»
Проснулась Таиска, села, протирая кулачками глаза:
— Валя, мне мама снилась. Будто она тоже с нами на пароходе… Будто и Павлик… Павлик будто уже ходит… Будто мы ей всё показывали, а она говорит: «Как здесь хорошо, на Амуре!..» А ты чего не спишь? Уже светает?
— Тише, говори шёпотом, папа спит… Нет, это луна…
— А утро скоро?
Валя посмотрела на светящийся циферблат папиных часов, которые лежали на столике.
— Скоро… Двадцать пять четвёртого.
— Ага… А у нас в станице сколько? Нужно отнять семь, да?
— Правильно. Девятый вечера… Мама с бабушкой и Павликом ужинают, наверно…
— Ужинают и нас вспоминают. Потому мне мама и приснилась, правда? Бабушка говорит: «Если человек о тебе скучает, обязательно приснится».
— Ох, Таиска, до чего же ты суеверная!.. Тебе сколько папа говорил, чтобы ты не верила в бабушкины сказки?
— А что ж, по-твоему, мама о нас не скучает, да? Не скучает?
— Вот ещё! Конечно, скучает…
— Ну вот, — удовлетворённо отметила Таиска. — А ты говоришь «бабушкины сказки».
— До чего же ты упрямая, Таиска! — вскипела Валя. — Мама тебе совсем не поэтому приснилась, а потому, что ты о ней скучаешь.
— А ты не скучаешь? Я так и знала… Мама там плачет, а ты…
— Балда ты, больше никто! — окончательно рассердилась Валя. — Я с тобой не разговариваю.