Сандерсон выглядел встревоженным и хмурым.
– Это ошибка с нашей стороны. Мы настолько ему доверяли, что даже не присматривали. Человеческая ошибка. – Он покачал головой.
– Но что к этому побудило?
– Идеология, – сказал Сандерсон. – Он берет работу только для того, чтобы ее сделать. Мы знаем, потому что он оставил записку, что не может переубедить нас. Он был одним из тех, кто утверждает, что расщепление ядра смертельно опасно и, в конце концов, приведет к успешной краже плутония, производству бомб в домашних условиях, ядерному терроризму и шантажу.
– Я полагаю, он не молчал?
– Да, он широко ставил об этом в известность всех, стараясь возбудить общественное мнение.
– Насколько опасен похищенный им плутоний? – спросил Хейлис.
– Не совсем опасен. Количество его невелико. Чемодан можно держать в руках и не подозревать, что внутри идет расщепление ядра. Он предназначен для других целей. Уверяю вас, вещества там недостаточно для создания бомбы.
– А может возникнуть опасность для владельца?
– Никакой, если не открывать чемодан. Конечно, если вынуть содержимое, при определенных обстоятельствах возникнет угроза для того, кто соприкасался с плутонием.
– Я вижу, общественность тревожится не напрасно, – заметил Хейлис.
Сандерсон нахмурился.
– Это ничего не доказывает. Впредь таких промашек не повториться, к тому же эта система тревоги, во всяком случае, сработала. Если бы он не ухитрился забраться в этот отель, и если бы мы не боялись переполошить там людей…
– Почему вы сразу не известили Бюро?
– Если бы нам удалось заполучить его самим… – пробормотал Сандерсон.
– Тогда все было бы шито-крыто, даже от Бюро. Оплошность, и только.
– Ну…
– Хорошо, что поставили нас в известность теперь, когда он умер. Отсюда я делаю вывод, что плутония вы не нашли, не так ли?
Сандерсон опустил глаза, избегая ровного, внимательного взгляда Хейлиса.
– Да, – признался он и добавил, обороняясь: – Мы не могли действовать слишком открыто. Здесь тысячи людей, если бы пошли слухи, что это как-то связанно со станцией…
– Тогда вы погибли, даже если вернете плутоний. Я понимаю. Сколько он здесь находится? – Хейлис посмотрел на часы. – Сейчас три пятьдесят семь.
– Весь день. Мы не успели взять его на лестнице: он перепрыгнул через перила и разбился.
– Но плутония при нем не оказалось. Кстати, откуда вы знаете, что он пронес его в отель?
– Видели. Один из наших сотрудников держал его чуть ли не на мушке.
– Значит, несколько часов он скрывался от вас в этом отеле и мог спрятать небольшой чемодан где угодно на двадцати девяти этажах, по девяносто номеров на каждом, или коридорах, подсобках, конторах, в подвале, на крыше в конце концов? И теперь мы должны вернуть его назад. Мы не можем позволить плутонию болтаться по городу, столь бы мало его ни было. Правильно?
– Да, – с несчастным видом кивнул Сандерсон.
– Конечно, можно отправить пару сотен человек обыскать отель дюйм за дюймом, и в конце концов чемодан найдут.
– Но мы не можем пойти на это, – сказал Сандерсон. – Как мы все объясним?
– Есть еще одна возможность, – заметил Хейлис. – Его слова. Как он сказал – Хэллоуин?
Сандерсон кивнул.
– Несколько секунд он был в сознании, прежде чем умер. Мы спрашивали его, где плутоний, и он сказал «Хэллоуин».
Хейлис глубоко вздохнул и медленно произнес:
– И это все, что он сказал?
– Все. Его слова слышали три человека.
– И вы точно слышали – Хэллоуин? Он не сказал что-нибудь другое?
– Нет Хэллоуин. Тут мы единодушны.
– Это слово не имеет какое-нибудь значение для вас? Ну… Проект «Хэллоуин» на станции? Может быть, его использовали для какого-нибудь обозначения?
– Нет-нет, ничего подобного.
– Как вы думаете, может быть, он пытался сказать, где спрятал плутоний?
– Мы не знаем, – в панике бросил Сандерсон. – Глаза его уже не видели, говорил он тихим шепотом. Мы даже не уверены, слышал ли он наши вопросы.
Хейлис с минуту молчал.
– Да. Вполне возможно, это был ускользающий обрывок детских воспоминаний праздника. Он укрылся в отеле, чтобы заставить вас зайти как можно дальше и чтобы потом обо всем этом раструбили газеты. Это могло иметь для него какое-то значение…
Сандерсон передернул плечами. Хейлис продолжал размышлять вслух:
– Хллоуин – день, когда в мир выходят злые силы, и он, наверное, считал, что сражается против них.
– Мы не злые силы, – запротестовал Сандерсон.
– Но он так считал наверняка и не хотел, чтобы его поймали и нашли плутоний. Потому-то он его и спрятал. В любом номере имеются пустые укромные уголки. Во всех номерах днем меняют белье и полотенца, и когда это происходит, дверь открыта. Он вошел, шагнул – один – единственный раз – и поставил чемодан туда, где его сразу не увидишь. Позже он хотел вернуться туда и забрать его, а если и поймают, ящик все равно заметил бы кто-нибудь из постояльцев или персонала, отнес бы в правление и там бы его вскрыли.
– Но какой номер? – с тоской протянул Сандерсон.
– Мы обыщем один номер, – ответил Хейлис, – и если это не сработает, придется обыскивать весь отель.
И он вышел.
Полчаса спустя Хейлис вернулся. Тело убрали, но Сандерсон все еще находился здесь в глубоком унынии.
