Гиппокамп

Стены воды, медленные, как лава, черные, как уголь, толкают фрахтовщик вверх по горным склонам, над пенными пиками, в зияющие бездны. Корабль переваливается через огромные, катящиеся валы. Вокруг рождаются галактики — пузырьки кипят у бортов и в кильватере, на миг в безбрежности ониксовых вод возникают вселенные — поднимаются на поверхность и тут же тонут, затянутые под киль, или, приносимые в жертву, с шипением поднимаются в стылый ночной воздух.

Дальше и дальше грохочет стальное судно. Словно встает с разбитых колен перед новым тошнотворным падением. Покоя не будет, и кораблю остается лишь подготовиться, больному от качки, почти бездыханному, к следующей ужасной волне.

На борту освещенные иллюминаторы и квадратные окна роняют в сердце искру надежды — желтые заплатки в кромешной, ревущей тьме океана. Не только они напоминают о доме, дающем приют в зимнюю ночь: на корме распахнуты две металлические двери — свет из проемов разлит по скользкой палубе.

Все здесь — выкрашенная белым сталь. Намертво приваренные к палубе и друг к другу металлические кубы надстройки обрамлены желтыми перилами — для тех, кто может поскользнуться и упасть за борт, когда корабль захлестнет волна. То тут, то там поднимаются белые лестницы — при взгляде на них слышится перестук шагов.

Маленькие шлюпки, похожие на пластиковые гильзы, пристегнуты к бортам верхней палубы — они нетронуты, замки целы. Кран смотрит в море — с неуместной беспечностью или в напрасном ожидании. Над мостиком, на котором не видно лиц, антенны, тарелки и мачты дрожат от ужаса или качают столбами, стойками, проводами, словно пытаясь обшарить бурные воды.

Огромная стальная дверь в трюм поднята и все еще прикована к крану цепями. В большом квадратном отверстии белеют мешки, аккуратно уложенные друг на друга, — верхние промокли и потемнели от ливня и брызг. В центре пары мешков не хватает — там лежит выкрашенный черным металлический контейнер, помятый и исцарапанный. Вероятно, до обнаружения его нарочно спрятали среди груза. Одну из его дверец заклинило, другая — распахнута настежь.

Где-то на палубе призрачно звенит маленький медный колокольчик — скорее дань традиции, ведь с металлических стен и мачт тянут онемевшие губы громкоговорители. В ясные дни его тихому серебристому голосу вторит чайка, ныне ему отвечает черный визжащий хаос — вцепившийся в волны ветер.

От кормовой рубки к крану над открытым люком тянется коридор — пустой, мокрый, освещенный шестью зарешеченными лампами. «СБОРНЫЙ ПУНКТ: ШЛЮПКА 2» — бегут по стене красные буквы. Здесь тепло — от дыхания приточных вентиляторов двигателя. Из-за этого кажется, что машинное отделение совсем рядом. Гул поршней, словно говоря, что корабль еще жив и его странствие не бесцельно, пронизывает корпус разрядами тока, наполняет все уголки дрожью дизеля.

Выше открытого люка, за сборным пунктом, из распахнутой двери сочится горячий воздух — жар, который только и ждет, чтобы прильнуть к обветренным щекам, как ласковое летнее солнце.

Стоит перешагнуть металлический порог, и аритмия двигателя стихает, словно тонет в глубине. Бронхитный рев приточных вентиляторов слабеет. На смену соленому ветру и вони горячего железа приходит запах старой эмульсии и просроченных освежителей воздуха.

Лестница ведет вниз.

Но как наверху, так и внизу. Здесь пусто, как и на палубе. Тишина, яркий свет, чуть заметная дрожь от рокота двигателя. Общий холл, кажется, не знает и не волнуется о черной буре, разыгравшейся за бортом.

Длинный узкий коридор бежит через корму. Сквозь квадратные стекла со стального потолка льется свет. На полу линолеум, стены матово-желтые, двери кают отделаны ламинатом: две противоположные — посреди коридора — распахнуты, за ними — освещенные комнаты.

Первая предназначена для отдыха в долгом плаванье, но никто его здесь не ищет. Яркие шары катаются по бильярдному столу — от качки, что сотрясает корабль. Два кия тихонько скользят по сукну — вперед и назад, словно обломки в прибое. На столике для пинг-понга лежат две старые ракетки. Экран телевизора — пуст и черен, как исхлестанное дождем небо над фрахтовщиком. Коричневая искусственная кожа одного из диванов в паре мест порвалась — липкая лента не дает наполнителю вылезти наружу.

Через коридор — прачечная: длинный безмолвный ряд стиральных машин и сушилок. Бельевые веревки у потолка, как скакалки, провисают под тяжестью тряпья: носков, джинсов, футболок, полотенец. Одна из корзин упала на пол, и белье словно ползет к двери.

Пролетом выше — пустой мостик. Экраны мониторов испускают зеленоватое сияние, панели мерцают. Одно из офисных кресел лежит на боку — мягкое сиденье поворачивается туда-сюда. Брошенный пистолет скользит по полу. Оружие придает спокойствию на мостике жутковатый оттенок, словно разыгравшаяся здесь трагедия была прервана или даже забыта.

Ниже, во внутренностях корабля, дальше по общему коридору, тускло мерцает в белом свете нержавеющая сталь камбуза. Пар клубится над столами и каплями оседает на потолке над плитой. Две большие кастрюли выкипели и засохли на докрасна раскаленных конфорках. Из духовки поднимаются струйки черного дыма. Внутри — противень с картошкой, превратившейся в уголь, похожей теперь на окаменевшие экскременты рептилий.