ПРИЛОЖЕНИЕ
К ЖУРНАЛУ
«ВСЯКАЯ
ВСЯЧИНА»
Гончаров
Анатолий
Фигуры
высшего
шпионажа.- Исторический
детектив.
–
Рига, 2013, 47 с.
Очерк
популярного
рижского
писателя из
серии «Голые
короли»,
публикуемой
в газете «МК
Латвия». Откуда
получает
информацию
Анатолий Гончаров
неизвестно.
Существует
легенда, что
у него свои
каналы в ФСБ.
Действительно
ли ему
открыты
секретные,
пока еще,
архивы, или у
него хорошее
воображение,
но свой
исторический
детектив он
замешивает
на реальных
событиях, и
читается это
с интересом.
Комментарий
к несущественному
К
Эдварду
Сноудену не
относится. Он
не фигура и
не шпион. Ни в
классическом
понимании детективного
жанра, ни в
каком-либо
ином. Тем
более не
шпион
несчастный
тинейджер
военной
разведки США
Брэдли
Мэнинг,
получивший
за свои игры 35
лет тюремного
заключения и
заявивший о
жгучем желании
стать
женщиной.
Вероятно, в
этой ипостаси
ему будет
легче
переносить
тяготы жизни
за решеткой.
Не шпион и
Джулиан
Ассанж, второй
год живущий
на осадном
положении в
посольстве
Эквадора в
Лондоне.
Все
они - патологически
тщеславные
представители
гей-сообщества,
малообразованные
люди с неустойчивой
психикой,
компьютерные
кретины, для
которых
обладание
глобальной
информацией
равносильно
всемирной
власти и
славы, а
национальная
безопасность
и гражданский
долг - пустой
звук. Слив
добытой
информации -
их романтика,
их жизнь, их
оружие, их
доблесть.
Даниэль
Дефо,
вошедший в
историю как
автор «Робинзона
Крузо» и
создатель
британской разведывательной
службы,
ворочается в
гробу на
лондонском
кладбище
Бенхилл-Филдс,
ибо голубые
мученики
нетрадиционного
секса необратимо
опошлили
чарующий
образ рыцаря
плаща и
кинжала. Где
тайники,
пароли, явки
и накладные
усы? Где
стремительные
погони и захватывающие
перестрелки?
Где изящная
игра ума,
позволяющая
уложить в
постель жену
французского
посла?..
Ничего
этого нет.
Есть отхожее
сливное отверстие
«Викиликс»,
есть
комплекс
Герострата,
есть
неукротимое
желание
потрясти мир
и есть
смутная
надежда, что
когда-нибудь
героям
компьютерных
игрищ будет
воздвигнут памятник.
Ну это вряд
ли.
Хотя
Эдвард
Сноуден уже
пошутил по
поводу того,
что заслуживает
памятной
мемориальной
доски в
транзитной
зоне
аэропорта
Шереметьево.
Жили-были
небыли
Помнящие
хоть
что-нибудь о
тех временах,
помнят
главное.
Хрущев
дважды
порывался
начать
третью
мировую
войну. Обе
попытки,
вошедшие в
историю как
великий блеф,
географически
разведены на
планете гигантской
клешней:
Берлинский
кризис, Карибский
кризис.
Сомкнуться
клешне
назначалось
в Индии. Там,
где братья
навеки:
«Хинди, руси
-бхай, бхай!»
Лишь
очень
немногим
известно, что
была и третья
попытка.
Фантастически
коварная,
хладнокровно
убийственная,
жестоко
неотвратимая
- она
открывала,
казалось
Хрущеву,
неисчерпаемый
ресурс для
овладения
миром:
«Слишком
сложно, чтоб
поверить, слишком
просто, чтоб
понять».
Тридцать
лет, страшась
и
восторгаясь,
он наблюдал
Сталина,
прежде чем
пришел к
собственной
мысли об
абсолютной
власти,
способной
зажать в кулак
всеобщую
несобранность
и безалаберность.
Тоталитарной
жестокости
достаточно,
чтобы
изменить
поведение
людей, но не
их психологию.
Подданных
можно
подвергать
немыслимым
страданиям,
обвинять в
том, чего они
не совершали,
наказывать
за «попрание
норм коммунистической
морали»,
превратить в
тварей
дрожащих, но
всего этого
мало, чтобы
увековечить
себя
властелином
планеты.
Хрущев
считал иначе.
Надо ударить
первым, это
главное. Но
ударить не по
условному
противнику,
от которого
неминуемо
последует
возмездие, а
по всей
планете. Как
кулаком по
столу. Чтобы все
на том столе
подпрыгнуло,
завалилось и потекло.
Чем ударить -
это вопрос.
Но это вопрос
к победителю,
которого уже
не осудят.
Так он
считал.
Победители
пишут
историю,
побежденные -
мемуары. О
том, что
могло быть и
не
получилось, Хрущев
писал
мемуары.
Из
двух зол он
всегда
выбирал
злейшее. Впечатления
от его
«хрущоб» и
кукурузы
неизгладимы.
Как и от
голодных
бунтов,
подавляемых с
беспощадной
жестокостью.
Новочеркасск
остался в
памяти двух
поколений, но
об иных народных
волнениях с
куда большим
накалом - в
Воркуте,
Казахстане,
Челябинске-почти
ничего не
известно.
Память
переехали
танки, и тихо
она
осыпалась в
пыльном
пространстве
между былью и
небылью.
Тут
еще и армия -
не
досмотренная
до конца драма
развала. И
просится
сюда
Солженицын, самый
крайний
инакомыслящий:
«Армия наша
перестройкой
сотрясена.
Добрые
правители до
того себя
радужно настроили:
вот сейчас
все откроем
Америке, вообще
повернемся к
общечеловеческим
ценностям, -
что не будь у
нас ядерного
оружия, которое
все
проклинали и
я - первый,
сейчас бы нас
уже слопали».
Сказано
это в
сентябре 1996-го.
«Добрыми
правителями»
подразумевались
никчемные и
продажные
Горбачев с Ельциным.
Однако
«сотрясать»
армию первым
все же Хрущев
начал.
Порезал на
лом новейшие
крейсера и
недостроенные
авианосцы,
вышвырнул на
улицу сотни
тысяч боевых
офицеров, не
дав
дослужить до
положенной
пенсии кому
год-полтора,
а кому и
всего-то
месяцы.
Как
бы и
нелогичным
выглядит
такой шаг,
если иметь в
виду его
неукротимое
желание встряхнуть
планету
стратегическим
ударом, от
которого мог
развязаться
дымчатый
шарф Млечного
Пути. Но нет,
все логично.
Хрущевым
овладела
ракетомания.
Артиллерия,
танки,
корабли - ничто
по сравнению
с ударной
силой ракет.
Кто против?
Таковые
молчали в
тряпочку.
Глобальному
переписыванию
истории
противостояло
лишь робкое
краеведение.
И вот на этом фоне
такой
Стеньки
Разина челн
выплыл, что не
в сказке
сказать.