Моя фамилия — Моралевич, зовут Александр Юрьевич. Множеством людей считалось, что это ловко придуманный псевдоним. Поскольку с инициалом, поставленным перед фамилией, все приобретает совершенно обратный, полярный смысл. Так нет же: и фамилия, и остальное — всё подлинное. А "Александр" по-гречески обозначает — "защитник людей".
Уроженец 1936 года, печально известный Дом на набережной, внук зловещего врага народа (по разряду морского и речного транспорта) А. С. Зашибаева.
Уведя семью из квартиры на расстрел и каторгу — опергруппа во главе с чекистом Биллихом, обнаружив крайнюю проницательность, какая антимарксистская и антисоветская гадина может вырасти из двухлетнего вражонка — предприняла элегантнейший ход к его истреблению: вражонка бросили подыхать в опечатанной квартире. Но, квалифицированно рожденный в роддоме им. Грауэрмана — вражонок и стервец коварно выжил. (Как изуверски выживал и впоследствии.)
В юниорском возрасте писал стихи. Почему-то все больше о воздухоплавании. И разве это были посредственные стихи?
Мезозой кончался. В поднебесье вперясь,
Динозавры падали ниц,
Стремясь из задницы вырвать перья
У первой из первоптиц…
…Стоят парижане, глазам не веря,
Глядят, — а там, в поднебесьи где-то
Порхал над Эйфелевой элегантный Блерио
На трясущейся жердочке биплана "Антуанетта"…
И кончалось все это строками о советском истребителе, сбитом "Аэрокоброй" на корейской войне:
Солнечные лучи преломлялись зыбко
На глубине, видимо, не более метра,
И плыла рядом с трупом нарядная рыбка
С романтическим названием: неон-тетра.
Конечно, ни к каким свершениям не звали такие стихи.
И сборник такой мог быть издан разве что в издательстве КГБ под общей редакцией НКВД.
Ввиду означенного я на десятилетия ушел в прозу: эссеистику и фельетонистику. Где достиг знаменательных успехов. Скажем, за все годы проживания в СССР Иосифу Бродскому удалось напечатать всего ЧЕТЫРЕ разнейтральных стихотворения. А мне (за пятьдесят лет работы в отечественной печати) удалось напечатать аж ШЕСТЬ сочинений слово в слово так, как я их написал.
Самой редкой профессией в СССР и России является вот какая — Патриарх всея Руси. Включая господина Ридигера, нынешнего патриарха. Если не ошибаюсь, Патриархов за сто лет было четыре.
Второй наиредкой профессией бытует вот какая: фельетонист. За сто лет в стране их было пятеро. (Этих безумцев никогда и нигде не бывает помногу. Вот уж, казалось бы, США с их свободой печати. А кого назовем? Всего-то Арт Бухвальд да Рассел Бейкер.)
Стало быть — пятеро. Сперва наличествовал Михаил Кольцов (расстрелян по приказу Сталина). Затем были Илья Ильф и Евгений Петров. Илья Арнольдович сподобился умереть собственной смертью, успел. Евгений Петрович, не написав после смерти соавтора ни единой фельетонной строки — разбился на военном транспортном самолете, могилы нет. Затем был — и очень накоротке — блистательный Леонид Лиходеев. Одно из сочинений, которое мне посчастливилось напечатать без цензурирования и грабительских правок — был некролог по поводу кончины Леонида Израилевича. Назывался он (заимствовано у Хемингуэя) "Какими вы не будете". Именно из рук Лиходеева, уже вконец затравленного, я и принял знамя отечественной фельетонистики на сорок пять последующих лет, по сегодняшний день. Хотя жанра этого как и многих индустрий, а равно и законности — ныне в России нет.
Но как же быть с тысячами людей, которые были назначены фельетонистами или таковыми себя считали? Да вот хоть: до весьма зрелого возраста сам М. А. Булгаков считал себя маститым фельетонистом!
Но в чем и заключается отличие великого мастера от тысячеглавой шушеры, которая неизменно рассуждала так: ежели в тексте два раза употребляется слово "Доколе?" — то это критическая статья. А если "Доколе!?" употреблено более четырех раз, да еще и с восклицательным знаком — то это уже по всем статьям фельетон.
А Булгаков, как-то собрав в кучку все свои фельетонные экзерсисы, перечитал их, должно быть, ужаснулся при этом и, должно быть, сказал себе: Миша, все, что ты наварганил под рубрикой "фельетон" — кошмарный ужас. Никогда, Миша, не приближайся к этому жанру, здесь ты ничтожен и жалок. И всячески скрывай, чтобы не пятнать свое имя, что когда-то пробавлялся фельетонистикой.
И скрывал. Переключившись на создание "Мастера и Маргариты", "Собачьего сердца" и др. Да еще каких "др"!
Ну, а что же Моралевич, которому официально было запрещено, в отличие от четырех его предтеч, писать фельетоны-ревю, фельетоны-обозрения да и просто обобщающие фельетоны, поскольку обобщать, как ему внятно и командно разъяснили, в стране имеет право только одна организация — ЦК КПСС?
А пытался, как мог, продираясь сквозь сонмы вивисекторов прозы, беллетризовать конкретику. Но заместитель нашего отечественного Дэн Сяопина, А. Н. Яковлева, человек в лиловой рубашке с зеленым галстуком по фамилии Севрук все равно бесновался в Агитпропе ЦК: поглядите, в журналах, газетах эти верные подручные партии, журналисты — конструктивно критикуют, порой даже развенчивают, но ведь этот, из "Крокодила" — он не пишет, он УБИВАЕТ!
