— Ты — дятел? — спросил я.
— Нет, — ответила она. — Я — маленькая девочка. Где вы были все это время, мистер?
А был я в отделе художественной литературы публичной библиотеки и читал книгу Уотсона Т. Смита Браунли, в которой он излагал, притом весьма логично, что всем писателям и поэтам следует прекратить писать и вместо этого заняться кладкой кирпича. Я очень увлекся книгой, и тут кто-то принялся постукивать мне по ноге. Со мной впервые случилось такое: чтобы я читал в библиотеке книгу, и кто-то начал постукивать меня по ноге. Мне стало любопытно. Я посмотрел вниз — там стояла маленькая светловолосая девочка в зеленом платьице, с синими глазами и постукивала указательным пальчиком мне по ноге.
— Где твоя мама, маленькая девочка? — спросил я.
— В магазине, — ответила она.
— Что ты здесь делаешь? — спросил я. — И не прекратишь ли ты, пожалуйста, стучать по моей ноге?
— Мама оставила меня здесь читать, а сама пошла в магазин. Я читала книжку.
— А ты не хочешь снова пойти и почитать книжку? — предложил я.
— Она фуфловая, — ответила девочка.
— И что я теперь должен делать?
— Рассказать мне сказку, — сказала девочка.
— Чего?
— Тише, — сказала она. — А то всех разбудите.
— Я не хочу рассказывать тебе сказку, — ответил я. — Я хочу почитать эту книгу.
— Вы расскажете мне сказку.
— Почему я? — поинтересовался я.
— Потому что я проверила тут всех, у кого большие рты, и у вас — самый большой.
— А что будет, если я откажусь рассказывать тебе сказку? — спросил я.
— О, ничего особенно, — любезно ответила она. — Я просто заору изо всех сил, а когда сюда все сбегутся, скажу им, что вы мой папа. Мне говорили, что когда я кричу, наступает конец света. Я могу даже укусить какую-нибудь невинную старушку. Вас когда-нибудь приковывали к веслам на галерах, мистер?
Я понял, что попался, а потому с неохотой вернул книгу на полку.
— Я расскажу тебе сказку на крылечке, снаружи, — сказал я тоном побежденного.
— Я знала, что вы меня поймете, — сказала девочка.
Я вышел из библиотеки, держась за ручку маленькой девочки и не сомневаясь — она способна опровергнуть теорию относительности Эйнштейна.
Я сел на ступеньки библиотеки, а девочка как ни в чем ни бывало устроилась у меня на коленях. Я перевел взгляд на старую, заросшую плющом городскую ратушу: на крыше стояли голуби и ворковали.
— Хочешь послушать сказку о голубе? — спросил я.
— Об одном из вон тех? — Девочка показала на крышу ратуши.
— Да, — ответил я.
— Нет, — сказала она.
— Почему? — спросил я.
— Потому что они похожи на болванов, — сказала она.
— Какую же сказку тогда ты хочешь послушать?
— Ту, в которой есть славное кровавое убийство, и немногословную, как у Хемингуэя. Терпеть не могу отступлений.
— А?
— Давайте быстрее, — нетерпеливо сказала она.
— А ты слышала сказку о Дракуле?
— Да, — сказала она. — Эта сказка — старая, как сами Карпаты.
— А научно-фантастическую сказку хочешь?
— Только не про юных космонавтов, — умудренно ответила она.
— Жила-была, — начал я, — раса пятиглавых скорпионов на планете Нептун.
— Как это банально, — заметила девочка. — Начало бородатое, а кроме того, атмосфера на планете Нептун вся примерзла к грунту. А как пятиглавые скорпионы могут жить без атмосферы?
Повисла долгое мгновение молчания.
— Ты уверена, что хочешь слушать сказку? — спросил я. — Может, тебе вернуться в библиотеку и почитать Ницше, Юнга или кого-нибудь еще?
— Я хочу сказку.
— Ну… ну ладно, — послушно сказал я.
И рассказал ей сказку о леопардовых лягушках с высокоразвитым интеллектом — они нашли способ путешествовать в четвертом измерении и поработили бы весь мир, если б не одна ошибка: они так глубоко забурились в четвертое измерение, что вывалились в пятое, а в четвертое вернуться не смогли, поэтому никакого вреда Земле причинить не получилось, ведь земля работает строго по трех- и четырехмерному принципу. Когда я закончил сказку, у меня болела голова.
Маленькая девочка немного поразмыслила, и лицо у нее было очень серьезным. Потом сползла с моих коленей и сказала:
— Мистер, вы лучше идите читайте свою книжку, а?
Я заскочил обратно в библиотеку, как подбитый краб. Маленькую девочку я больше никогда не видел — слава те господи!
Лило-то как из ведра. Огроменные каплищи. Здоровые, как клубничины, что махом с неба сыплются, а черные, прям как мой песик Сэм. И ветром этак вбок хлещет по желтушной траве. Трава-то — по брюхо и вся мокрая. В самый раз в такую погоду по траве гулять, ага. Я весь до костей вымок, штаны да рубаха насквозь, да и в башмаках хлюпает. Шляпы-то у меня нет, вся голова тож мокрая, будто я из ванны только или купаться ходил. Когда хлынуло, я как раз по гребню высматривал. Даже не думал, что польет, когда высматривать пошел, но наверно ошибся. Обычно я насчет погоды-то не ошибаюсь, а потому сильно удивился, когда хлынуло, — то есть, впервые наверно такого маху дал. А потому пришлось бросать мне эти беличьи яйца искать и по-быстрому к ручью рвать, где деревья погуще. А сверху хлещет так, что держись, а желтушная трава-то вся мокрая, коли по ней бежать. До ручья добежал с теми деревьями, тут и обрадовался. Под нижние ветки заполз, а там — как в пещере, только не волнами пахнет, а стиркой. Хорошо, когда сверху не капает, а лило там прямо так, что боже мой. Сижу, стекаю, а сухая пыль, что под деревом, у меня к одежонке липнет. А наверху в деревьях ветер с дождем смешно так перешмыгиваются — вроде как боятся чего. Но мне-то это совсем не нравится. Уж не знаю, сколько я там просидел под тем деревом, как слышу — идет кто-то. Люди, не иначе, да только мне не слышно ни шиша — ветер с ливнем совсем ополоумели. Вот подходят — ближе и ближе, и я их совсем хорошо слышать стал. Бен с Салли, которая еду готовит у моего дяди Лема. Губы у ней красные, а спереди торчит все, будто арбузы себе под платье засунула. И за руки они держатся. А я сижу себе такой тишком. Не нравится мне Бен — он мне пендаля как-то раз такого отвесил, что все передние зубы повышиб, и рот раскровянил, и больно потом было так, что боже мой. Потому вот и сижу тишком. Залег тихо-тихо, точно и не я это, а дохлая курица какая-нибудь. А они совсем рядом проходят — и меня не видят. Сижу себе и радуюсь. Тут они чутка в стороне остановились и тоже под дерево заползли, и Бен как давай Салли целовать — и по всему лицу, и в красные губы. Руку ей в платье запустил поглубже, а на себе штаны давай расстегивать, будто ему по-маленькому приспичило. И тут такое сотворил, что ни в сказке сказать — ну, то есть, они, совсем как овцы начали, как собаки, как коровы или вообще. А я там сижу и смотрю. И мне всему так смешно везде стало. Тут дождь кончился, я тихо так из-под того дерева выкарабкался в мокрую траву и дальше пополз, подальше от Бена с Салли. Мокро по траве-то ползать. Но я тихо-тихо укандюхал. С Беном-то вообще потише надо. Гадкий он, мне такого пендаля отвесил и смеется надо все время. Говорит, я тупой, как пьяная собака, даже хуже. Ладно, я медленный иногда, но я ж не виноват. Я же очень-очень стараюсь. И я побольше Бена буду — я б ему показал, если б он такой гадкий не был. В общем, полез я обратно на горку — там, мой братец Чарли, говорит, беличьи яйца водятся. Я и в траве искал, и у сусликов в норах, и в кустах, и везде, в общем, весь день, пока кругом все не стемнело. Но наверно, плохо искал, потому что никаких беличьих яиц не нашел. Ни одного.
![Филофиоли [семь рассказов]](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
